Unknown - oruzheinik-2

— Не скажи… — Петрович замотал головой не соглашаясь. — Бункер хороший. Три уровня. Старый КП командующего округом. — Бывший защитник Отечества и народа как-то сразу забыл об этом самом народе и сосредоточился лишь на сохранении своей драгоценной шкуры.

— Кентавры это лишь часть проблемы. Причем ее меньшая часть. Основная угроза совсем не в них. Меняется сама планета. Через несколько лет на поверхности станет невозможно жить.

— А под землей? — Петрович цепко держался за идею с бункером. — Мы его для чего-то такого и готовили.

— Изменения, о которых я говорю, они ведь не на месяц и не на год, они навсегда. Так что с бункером вы, ребята, прокололись.

Андрюха говорил, а я с удовольствием наблюдал, как сереют лица Фомы и его подручного. Ну, хоть какая-то, пусть малая и ничтожная, но все же месть.

— Подполковник, ты думаешь если в бега кинемся, то это сможет помочь? — в разговор вновь вернулся Фомин.

— Помочь это вряд ли, зато даст отсрочку.

— Большую или меньшую, чем та, что мы получим, укрывшись под землей?

— Почем мне знать? — Загребельный пожал плечами. — Но эта отсрочка будет для всех кто живет в Подольске.

— Да ложил я на всех! — вырвалось у хозяина Рынка.

Это раздраженное, полное высокомерия и пренебрежения восклицание заставило нашу команду угрюмо притихнуть. Разговор длился уже достаточно долго и все мы, даже Лиза, стали… Как бы это вернее выразиться? Привыкать друг к другу, что ли. Может это и называлось Стокгольмским синдромом, а может просто усталостью. Как бы там ни было, но острые углы понемногу начинали сглаживаться, белое казалось не таким уж белым, а черное черным. Однако этим своим «Да ложил я…» Владимир Фомин вновь отчетливо напомнил кто есть кто.

— Имеется еще один вариант, — в наступившей тишине слова Загребельного прозвучали так, словно он вдруг принял глубокую жизненную правду, заложенную в изречении бывшего уголовника.

— Ну? — Фомин медленно перевел взгляд на Лешего.

— Ты можешь пойти с нами.

От слов Лешего я едва не задохнулся. Сладковатый, наполненный вонью перегара и табака воздух стал у меня поперек глотки, и его было не вдохнуть, не выдохнуть. На какое-то мгновение я даже позабыл о своем гневе, обо всем том, что случилось с Лизой. Цирк-зоопарк, да что же это Андрюха творит?

Что творит, я, конечно же, понимал. Загребельный спасал нашу экспедицию. Рынок бесспорно был самым зажиточным из Домов Подольска. А если сюда добавить и сокровища награбленные бандой Зураба, то вообще по своим возможностям нагонял Надеждинскую администрацию. У меня даже не возникало сомнений, что здесь можно было раздобыть и драгоценное дизтопливо, и запчасти, и продовольствие, и снаряжение. Только вот одна тонкость: по большей части все это будет грязное, замаранное слезами, а может и кровью ни в чем не повинных людей. Готовы мы пойти на такое? Леший был готов. Результат любой ценой — именно этот железный принцип был накрепко вбит в голову старого чекиста.

— Куда с вами? — Фомина предложение Загребельного явно заинтриговало.

— В Белоруссию, на Проклятые земли.

— Куда?! — оба представителя криминала выдохнули одновременно.

— На Проклятые земли, — подполковник повторил абсолютно спокойно.

— Это что, такой фильдеперсовый способ самоубийства? — первым нашелся Петрович.

— Это шанс жить долго и счастливо.

— Та-а-акс… — протянул Фома. — Все-таки мы чего-то не знаем. — Произнося эти слова, хозяин Рынка буравил Загребельного требовательным взглядом.

— Не знаете, — подтвердил Леший.

— Тогда просвети.

— В Белоруссии остались корабли ханхов. Это гарантия жизни для каждого, кто до них доберется. Это наш Ноев ковчег.

— Что за бред такой? — выдохнул Петрович.

— Да погоди ты! — на удивление Фомин отнесся к информации серьезно. — Откуда знаешь про корабли?

— Источник надежный — живой очевидец.

Андрюха говорил очень уверенно. Мне даже стало казаться, что этот план он придумал уже давно, и сейчас лишь воплощает его в жизнь. Собственное отношение к этой задумке я, само собой, еще не сложил, но похоже оно уже никого не интересовало. Теперь следовало идти вперед, только вперед. Это понимал не только я. Нестеров, для которого боевые платформы ханхов всегда были только лишь бредовыми слухами, сейчас с умным видом кивал в тон каждому слову Загребельного. Лиза просто молчала. Но в этой ситуации ее молчание можно было расценивать как полную поддержку. Хотя, конечно же, мыслями моя подруга сейчас была далеко.