Блохин Николай - Пепел

Перед закрывающимися глазами Ивана Лежанова стояло скорбное лицо несостоявшегося русского Царя… Ну зачем?! Уймись… А и как же теперь заживем?..

– Мама, что случилось с боцманом Деревенко? – неожиданно вдруг спросил Алексей, глядя на расходящуюся после похорон красную толпу под окнами.

Она обняла Его и прижала к Себе. Что на это было сказать? Разве только он один из исполнительных слуг сделался вдруг хамом?

Она сказала сыну:

– Тс-с, – и прошептала на ухо: – Этот человек учил тебя ходить, только об этом помни. Плохое видь только в себе, в остальных – только хорошее. И они, – она кивнула на окно, на растекающуюся пьяную красную толпу, – они тоже хорошие. А как хорошо было, когда нас с горки наши приветствовали! А?

– Да, Мамочка, – Алексей Николаевич широко улыбнулся. – Я эту девушку хорошо запомнил, когда в Могилёвский лазарет приходил.

– Жаль, – вздохнула Государыня, – что я уже не смогу ей больше ничем помочь.

– Она сама многим поможет, – сказал Государь. – Она в помощи не нуждается, кроме сорокоустов по всем церквам и монастырям, что уже сделано – Аня мне это обещала. Где-то твой гвардеец-инвалид?.. Не выходит из головы. Дай Бог им всем пережить страшные времена… А Владимирскую с фронта увезли, – Государь перекрестился и опустил голову.

Уложив детей, они долго еще стояли вместе в самом заветном месте дворца – маленькой молельной, примыкающей к их спальне, и желтое световое зернышко неугасимой лампады перед семейной Владимирской посылало мир и тишину в их молитву о здравии рабов Божиих: сестры Александры, Иоанна и иже с ними.

Боль не отступила, только чуть призатихла, да к тому же оставалась слабость от недавно перенесенной кори. С улыбкой подумал: «Как хорошо, когда просто ничего не болит». И чувствовал, что этого «хорошо» в его жизни больше не будет никогда. Он привык засыпать при не отступающей боли под голос мамы, рассказывающей или читающей что-нибудь из святоотеческого. Сегодня она рассказывала о чуде Владимирской иконы Божией Матери в 1521 года, когда Она прогнала от Москвы орды крымцев во главе с Махмет-Гиреем. Он хорошо знал эту историю и каждый раз со страхом слушал тот момент, когда Богородица уходила из Кремля вместе с московскими святителями, уходила потому, что «погрязли во грехах жители московские» – так и сказала, и Она больше не желает покровительствовать такому народу. Только неотступная коленопреклоненная молитва перед Царицей Небесной святых ходатаев – Сергия Радонежского и Варлаама Хутынского, спасло Русь от Ее ухода. Смилостивилась Она, снова явила чудо: увидели воины Махмет-Гирея несуществующее русское войско, из кремля выходившее, и – бежали.

– Мама, а сколько у нас чудотворных Богородичных икон? – вопрос прозвучал, когда глаза уже закрывались, сон одолевал боль.

– Шестьсот, – последовал ответ тихим и печальным голосом. – И с каждой много списков, тоже чудотворных.

– Какая силища! – прошептал, улыбаясь, и … сразу исчезла вдруг улыбка. – Мамочка, а ведь в те годы люди были благочестивее нас?

– Безусловно, Алексей, – жестко и категорично ответила мама.

– И если Она их собиралась бросить, то что же будет сейчас?! А … если Она сейчас не послушает преподобных Сергия и Варлаама? Да и вообще, – он растеряно и задумчиво смотрел на мать, – станут ли они сейчас просить Ее за нас вот таких?

– Станут, – твердо ответила мама. – Если мы с тобой, грешные, молимся за них, то как же не молиться за нас нашим русским святым! Давай, Бэбичка, давай, Солнышко… чего это ты разволновался… закрывай глаза. Спокойной ночи…

Она не стала спрашивать, мешает ли засыпать разносная матерщина с песнями, что ломятся сквозь закрытые окна. Она перекрестила Сына и, отстранясь от всего, сосредотачиваясь, пошла в маленькую молельную, и не услышала бы вопроса засыпающего Сына, который он хотел задать и не задал:

– Мама, а Владимирская икона все еще на фронте?

Глава 33

Мысли о фронте не отпускали несостоявшегося Царя. Он догадывался, глядя на то, что происходит за окнами, что разворачивается еще один фронт – внутренний, всех со всеми. Что это самый жуткий и убойный из всех фронтов, на все стороны развернутый, перед которым когда-либо оказывалась Россия. Он догадываться не мог, но чисто по-детски Он не мог не спросить сам себя, и спрашивал постоянно: «Да что ж теперь-то вам нужно, дорогие бывшие подданные, ныне – развертыватели братоубийственного фронта? Не хотели Отца и Меня – мы ушли, не захотели вы Царя, захотели это… не пойми чего, ну и успокойтесь теперь. А все ж вышло по-вашему… и зачем буянить, коли получили то, что требовали?» Этот вопрос, только молча, он и задал позавчера пристававшему к нему пьяному солдату охраны. И получил молчаливый же ответ вдруг призатухшего пристающего: «Да, ить, от и сам думаю…»