Блохин Николай - Глубь-трясина

– По чьему же благословенью он там? – недовольно осведомился преосвященный. Секретарь отвечал, что по благословению ныне почившего игумена Митрофаньевского монастыря, что у него вся жизнь по благословению, что чудес он не творит, исцелений не совершает, народ к нему не ходит. Когда-то начали было ходить, да он сам отвадил раз и навсегда. Ни советов, говорит, давать не могу, ни лечить не могу, ничего не могу, молюсь только, как могу, за себя и за всех вас, будете мешать, будете от молитвы отрывать – и вам проку не будет, и себя погублю, не успею отмолить жизнь свою многогрешную. Расплакался он тогда и всех, кто пришел, – прогнал. С тех пор и не ходят. Тихо он живет, владыко, – успокаивал секретарь преосвященного.

Однако тот не успокоился и пожелал видеть старца, а тут ему докладывают, что старец к нему сам просится.

Благообразный, смиренный вид старца произвел отрадное впечатление на владыку. Порадовало его и то, что старец сам пришел.

– Почто один живешь, отче? – спросил преосвященный. – Ведь с одним бесам легче справиться.

– Так бес, он не германец, владыко, чтоб его скопом одолевать. – Но видя недоумение и неудовольствие на лице преосвященного, старец поклонился и сказал:

– Прости меня, владыко, за благословением я пришел, уходить я надумал.

– И об этом поговорим. Расскажи-ка, как ты спасаешься.

– Да что тут рассказывать, – развел руками старец, – молюсь, да и только.

– Как же ты постишься?

– Плохо, владыко, только зимой и выходит у меня пост.

– Что же у тебя зимой?

– Раз в седмицу к сухарику с водичкой прикладываюсь.

– Раз в седмицу?!

– Да реже не на пользу будет, думы о чреве тревожить начнут.

– Кто-нибудь знает про такой твой пост?

– Да никто про меня ничего не знает, не вижу я людей, а волкам-то не интересно.

– Заходят волки-то?

– Да прям рядом логово.

– А куда это ты уходить собрался?

– За сто верст отсюда есть Глубь-трясина...

– Знаю-знаю.

– Вот туда иду.

– Да что ж там делать-то будешь? Место гиблое, топкое.

– Монастырь строить буду.

– Что?! – после долгой паузы испуганно спросил преосвященный. – Я не ослышался, отче? Или шутишь?

– Нет, ты не ослышался, владыко, да и не пристало мне шутить.

– Тогда объяснись. Что за решение немыслимое? Что за напасть на тебя напала?

– Нет, владыко, не напасть, мне явился мой небесный покровитель, святитель Спиридон, и он повелел мне идти в Глубь-трясину и строить там монастырь его имени, последнее прибежище для гонимых и страждущих в страшные времена, скоро грядущие.

– Да ты еще и пророчествуешь! Ты не просто умом повредился от уединенной жизни. От гордыни такое пустынножительство. И ясно теперь, кто тебе явился!

– Нет, владыко, не бес мне явился, я это твердо знаю.

– Много берешь на себя, отче, ты не Антоний Великий.

– Я знаю, что я не Антоний.

– Запостился ты, отче, не по силам крест на себя взвалил. Беспредельна хитрость бесовская. Он, лукавый поганый, науськивает на непосильные подвиги, потрафляя гордыне нашей, духовник велит пятьдесят поклонов класть, а бес нашептывает – делай двести... А помнишь, как одному древнему подвижнику аж в виде Христа самого явился и говорит: "Иди в город: там епископ умер, один ты достоин", а тот и пошел, яко слепец, да и – в пропасть!

– Знаю я, владыко, из "Отечника" примеры скорбные падений.

– И упорствуешь в своем безумном решении? Ты надорвал свои силы, постник, ты поражен лукавым, ты никуда не пойдешь, не будет на твое безумие моего благословения.

– Спаси тебя Господи, владыко, с меня достаточно благословенья святителя Спиридона.

– Ну что ж! Коли так отвечаешь, вольному воля. Глубоко увязшему в трясине бессмысленно подавать спасительный шест, вместе с ним утонешь... Из чего же ты там монастырь собираешься строить? Из тины, из ила?

– Не знаю, владыко: то не моего ума дело; святитель Спиридон все устроит.

– А зачем ты ко мне пришел?

– Сказать о том, что сказал. Прости меня, владыко, молись обо мне, грешном.

И старец ушел от архиепископа. В тот же день он собрал вокруг себя семьдесят человек строителей. И кого тут только не было: и простолюдины, и дворяне (один даже графский сын), и монахи, и крестьяне, и фабричные, и солдаты – всех сословий, профессий и возрастов. Собирал он их по какому-то своему наитию, всем говорил одно и то же – идем со мной строить монастырь в Глубь-трясине; и все, к кому он так обращался, следовали за ним без лишних разговоров. И солнечным сентябрьским утром, под Рождество Богородицы, собрались они все на опушке у Большого бора и двинулись гуськом вслед за старцем к Глубь-трясине. Их молча провожала стая волков, неподвижно стоявших у пещеры старца. Так вошли они в Глубь-трясину и попали на глиняный остров.