Ну, а один наш рукасто-головастый мошенник, когда попал ему в руки флакончик такой, подделывать начал флакончики, мастерски подделывать. И гравировка и печать — не отличить от настоящих. А во флакончик масло из магазина наливал и духи для аромата добавлял. И очень задорого продавал. Миро от Николая Угодника целебную силу имеет. А тогда редко кто в Италию ездил отсюда, да и сейчас не за этим ездят. Вот и говорил он, что, мол, из Бари он недавно, вот остался флакончик и есть у него благословение продать его очень нуждающемуся в целебном миро, потому как сам он нуждается в деньгах. Много продал. Бывали и такие, что и последнее отдавали, чтоб иметь у себя чудесную драгоценную жидкость, как одна раба Божия, моя знакомая. Сын у нее единственный, Петюнин ровесник, при смерти лежал. Ну, и наткнулась она на мошенника. А он и говорит ей, что вот, мол, иду в Патриархию официально сдавать флакончики, из Бари привезенные. И вот, лишний есть. Артист! Ну, а у знакомой моей ничего не было, кроме колечка золотого с камушком, мужа покойного подарок. Не раздумывая, сняла она его с пальца и обменяла на флакончик. И тут же побежала к сыну помазать его содержимым флакончика. На следующий день снова они сталкиваются. Точнее, метров за тридцать друг от друга, в толпе, узнала она его (и он, конечно, ее узнал) и бросилась к нему со всех ног. А в мире, где правит Бог, деточки, случайных встреч не бывает. Да и вообще, случайностей не бывает.
«Пропал! — первое, что подумал мошенник. — Разоблачила!»
А что еще думать мошеннику? У мошенника вся жизнь в ожидании собственного разоблачения.
«И не убежишь, некуда, да и кричать начнет, милицию звать...»
Но не затем она бежала к мошеннику, обняла она его, расцеловала, в ножки поклонилась.
— Выздоровел сынок! — кричит, на всю улицу кричит. — Как акафист Николе нашему прочла, лобик крестообразно сыну помазала, так он и очнулся и глазки открыл... Всю ночь молилась и помазывала его. К утру сегодня совсем поднялся.
Врач говорит, совсем здоров, — тут она — в слезы и снова давай обнимать и благодарить мошенника.
А тот вконец растерялся: ведь же вот из этого магазина, вон, напротив, масло наливал. Дома печка специальная (тоже самодельная) еще не остыла, в которой флакончики из синего стекла отливал...
Ну, расстались они, идет он, только и думает, что о флакончике своем, да об исцелении от него смертельно болящего, и на меня натыкается. А мы с ним тоже давние знакомые. Только он не знал, что раба Божия, которую он обмануть хотел, знакомая моя. Виделись мы с ним редко, догадывался я, что он какими-то лукавыми художествами занимается, но не знал, какими, да и не интересовался. Чего в чужие грехи лезть, когда своих без меры! А он знал, что я верующий, что в храм хожу, и рассказывает мне этот случай, только так рассказывает, будто слышал он это от кого-то, и было это где-то и когда-то. И вот он, после этого, как ему про это рассказали, интересуется знать: может так быть или нет. Артист!
— Может так быть, — твердо ему отвечаю. — Имя Божие поругаемо не бывает. Так в Писании сказано. И горе тем, кто пытается Его поругать. И совсем горе тому, кто Имя Его ради своей лукавой выгоды использует. Лучше б им не рождаться вовсе — так про них сказано.
Вижу, при этих словах лицо моего собеседника как-то слегка изменилось, помимо его воли. А мошенники, доложу вам, умеют себя в руках держать и мышцами лица своего владеют очень профессионально.
— Это почему ж так строго и про кого сказано? — спрашивает он меня.
А лицо уже в порядок привел, спокоен уже, мол, ну, мало ли чего там сказано...
— А строго потому, — отвечаю, — что сказано это про соблазнителей. А твой этот... знакомый, про которого ты сейчас рассказал, который фальшивый флакон подсунул, он — со-блаз-ни-тель. А если б умер ее сын? Как бы она возроптала на Николая Угодника? Конечно, ни за какую смерть на Бога и святых Его роптать нельзя. Человек верующий, воцерковленный, это должен понимать. Волю Его про нашу жизнь и смерть надо принимать безропотно, потому как нашим хилым разумением Божьего промысла понять нельзя, нам думать надо не о причинах Его решений про нас, а о причинах наших грехов. Мой сын-первенец умер, когда ему еще и 10-ти лет не было. Всё я перепробовал: и врачебное, и духовное. Маслицем от Пантелеймона Целителя мазали, частицы от Животворящего Креста прикладывали, молебен у самого Гроба Господня отслужили монахи наши, паломники, по моей просьбе. Всё одно забрал Господь. По слабости своей скорбел, но не роптал, хотя... скорбь такая не есть ли ропот? Чего ж скорбеть о совершенной воле Того, к Кому с молитвой обращаешься? Однако не желаю уподобляться матушке Рылеева, был такой, вы его еще по истории проходить будете. В детстве он заболел смертельно, а матушка его до исступления, до истерики молилась: исцели, Господи! И было ей видение: видит она повешенного, а голос говорит ей, что это сын ее, участь его такова, ибо вырастет он и государственным преступником станет, а чтобы этого не случилось, пока в младенчестве он, заберу Я его к Себе, в Царство Мое... «Нет, — кричит, — оставь его мне!» Отступила болезнь, оправился младенец, вырос во взрослую жизнь, ну и, как предсказано было, до петли и дожил. Повесили за бунт декабристский против Государя и Отечества. А матушке до конца жизни страдать и из геенны вымаливать. Сама напросилась, ибо посягнула на Его волю. Ужас! Открыта тебе в прямом явлении воля Господня и говорит Он: «Вот так надо!», а Ему в ответ: «Нет, Господи, лучше сделай, как я хочу! Мне так лучше!» Безумство из безумств. Посягательство на Божие мироздание.
Читать дальше