Петров Александр - Неофит в потоке сознания

– Ну ты еще опозорь мать при людях, давай, опозорь, совсем совесть потеряла! – кричала неудавшаяся актриса, картинно воздевая руки к люстре «каскад». – Мы уже сто раз всё обговорили, и ты каждый раз со мной соглашалась. Чего ж теперь не рожаете, когда уже можно и о детях подумать? Что, Мишенька у нас недееспособным стал?

– Да ты же знаешь, мама, что это я рожать после второго аборта не способна, – навзрыд кричала жена, – потому что были осложнения с инфекцией и заражением крови. А Мишенька, не волнуйся, он и персидский гарем способен ублажить, с него станет.

– А что, он уже пробовал? – ехидно вопрошала теща.

– Да нет, конечно, мама, – всхлипывала дочь, – мой муж, как говорится, в порочащих связях не замечен.

– Разве что пока… – вставила теща своё последнее язвительное слово.

Целых три месяца мы не навещали их после того разговора. Я предлагал съездить хоть на полчасика, чтобы отец не слёг от переживаний с инфарктом – жалко ведь старика, да и мать наверняка уже раскаялась и скорей всего жалеет о сказанном. Нет, упрямилась жена, они меня оскорбили на этот раз очень серьезно, одна своими воплями, другой – молчанием. Наконец, родители приехали сами, постаревшие, тихие, просили прощения и обещали больше никогда нас не обижать. Теща с тех пор стала помягче, правда иной раз после роковой третьей рюмки её все-таки прорывает, и она снова и снова ворчит на меня, на мужа, на дочь и на всё прогрессивное человечество и снова просит прощения, или не просит…

Вообще-то в отличие от мамы, Вера не страдала приступами ненависти, наоборот, стремилась уклониться от скандалов и выяснения отношений. Она была очень домашней женщиной, любила уют, стабильность, всегда отзывалась на доброту, жалела слабых и больных. Воспитание в семье, где на неё давили со всех сторон и мать и отец, конечно, отразилось на её характере, развив некоторую двойственность, но по большому счету она была доброй и по-женски хрупкой, именно такой, которую хочется оберегать, защищать, дарить цветы, подарки и гладить по головке, шепча ласковые слова утешения. Ну, а эта двойственность, зависимость тростинки от силы ветра, который дует то с одной, то с другой стороны – что ж, слабая женщина имеет право на эти колебания, именно в силу своей слабости, не зря же святые отцы называют их «сосудом немощи».

Иной раз мне кажется, что Алексей Иванович, во время нашего первого разговора о любви не только пытался выяснить, смогу ли я всё это вынести, сколько по-мужски предупреждал о возможности таковой семейной перспективы. Но ни тогда, ни сейчас, спустя много лет, мне не пришлось усомниться в правильности своего выбора. Просто я следовал по пути, указанному мне Богом, ведь как говорится в русской поговорке: первая жена от Бога, вторая – от… сами понимаете кого, а народ не проведешь, у него тысячелетний опыт.

Тогда я уже привычно посещал церковь, был довольно начитан писаниями святых отцов и научен азам практического поведения верующего человека. В мою жизнь вошла непрестанная молитва, которая меня не только защищала от нападок зла, но замещала накопленный за долгую жизнь мрак души светом смиренной любви. Непросто далась мне эта привычка к выполнению ежедневного молитвенного правила, в основном потому, что как наступало время взять молитвослов и зажечь свечу, так в комнату или на кухню, где я уединился, в тот же миг кто-то входил и подозрительно смотрел на меня. Поначалу я сдувался, как воздушный шар и смущенно садился, пряча книжечку с крестом в карман, но потом взбунтовался и заставил себя не обращать внимания на ближних, учитывая евангельские слова о том, что они враги человеку.

Вера лишь пожимала плечами, когда заставала меня бубнящим малопонятные слова, теща шипела, тесть мрачно вздыхал, но в конце концов, они привыкли и к этой моей странности, благо я не пил, не гулял и деньги нёс в дом. Через полгода упорного чтения молитв по книжке я вдруг заметил, что помню их наизусть. Во мне за это время будто от посеянного семечка выросло внутри неказистое деревце, которое чудом распрямилось, его кривые сучковатые ветки вытянулись в органные трубы – и стоило мне встать на молитву, как внутренний орган вздыхал басами и начинал сам по себе звучать стройно и величественно. Временное пространство между утренним и вечерним правилом заполняла Иисусова молитва, которой я «заразился» у святых отцов, посвятивших короткой молитовке, всего-то из восьми слов, десятки томов практических исследований и поучений, убеждая новоначального в том, что это самый короткий путь на небеса, и одно лишь непрестанное совершение «умного делания» спасительно.