Козлов Сергей - Хождение за три ночи

Алексий как раз появился с очередной тачкой мусора в дверном проеме.

— Поехали! Эти на «джипах» рванули уже. Гамлет раны зализывает. Поехали, пока меня кондратий не оприходовал. Ева таблеток на дорогу дала...

Алексий, постояв немного, снова покатил тачку к куче с мусором. Петрович, досадуя, выпрыгнул из кабины, зашел в храм. Оказалось, инок почти расчистил пол от мусора. Оставалось совсем немного. Взяв прислоненную к стене совковую лопату, Петрович нервно бросился на загрузку мусора.

— Ну, рулить-валить, щас мы махом... Только что это даст?

Алексей стал помогать ему руками.

Минут через двадцать они уже сидели в кабине машины. Петрович с улыбкой вдавил педаль газа.

— Все! Курорт окончен. Лучше я в дороге сдохну. В России, знаешь, сколько мусора... — и столкнувшись взглядом с Алексеем, смутился и добавил: — Да понимаю я, что там церковь... Понимаю... Тоже, вот, не люблю, когда на дороге что-нибудь валяется, и все объезжают. И так до тех пор, пока кто-нибудь не влепится... Что за народ? Пофигизм, лежать-молчать...

Они выкатили уже на околицу и увидели, что навстречу движется другая «газель». Автобус с тонированными стеклами.

— Это еще что за десять негритят? — изумился Петрович и почти угадал.

Автобус браво перекрыл им дорогу, а из салона выскочили люди в черной форме и масках. Через минуту и Алексий и Петрович лежали лицом в дорожной пыли, а командир отряда с ехидным злорадством рассматривал затвор и рожок от «Калашникова».

— Э, ты — шахид или кто?

— Монах он, православный, немой, ответить не может, — попытался разъяснить Петрович, пока подошва берца не впечатала его слова в грунт. — Идиоты! — снова вывернул он голову. — Настоящие бандиты уехали, а вы тут честных людей — мордой в землю.

— Этот поп еще и дизертир... — командир снял с себя маску, рассматривая удостоверение офицера Алексия. — На террористов работаешь? Круто... Теперь можно и под прикрытием Церкви, оказывается...

— Вы точно идиоты, ребята, — не унимался Петрович, — вы в селе-то спросите! Монах он, с похорон едет. У него же справка.

— Я тебе знаешь, сколько справок намалюю, но одна тебе уже точно обеспечена. Как пособнику террористов.

И тут Петрович не выдержал: он выдал двенадцатиэтажную тираду по поводу терроризма, милиции, ОМОНа, правительства и общерусского идиотизма. Выдал так отглагольно гладко, что спецназовцы опешили, и забыли «приласкать» его прикладом. Петрович же отвел душу за все свое вынужденное «чисторечие».

— Ладно, — смягчился вдруг командир, — на месте разберемся. Грузи тела, парни... Запрос по обоим сразу сделайте...

* * *

Алексий знал с детства, что на похоронах люди плачут не об усопших, а о себе. О себе осиротевших, оставшихся без близких любимых людей. Потому плачут и православные, верующие в Вечную жизнь, плачут о себе, оставаясь в этом прекрасном, но часто жестоком мире.

Мама у гроба отца не плакала. Отпевал Петра Васильевича весь местный клир. Размеренно и немного помпезно. Своего отпевали... Но не грех ведь! Есть и у священников корпоративная взаимовыручка, хоть и не уместно здесь слово «корпоративная». Да и любили отца Петра. «Мир всем...», начинал каждый новый священник евангельское чтение, и вся служба казалась воплощенным умиротворением. Но когда весь священнический хор грянул общее «Аллилуиа», мама все же всплакнула.

Алексий держал маму за руку, а она стояла, прижавшись к нему, как к последней опоре, и безотрывно смотрела на умиротворенное лицо почившего супруга. Алексий только изредка поднимал взгляд, и потому мог и не увидеть, как среди печальных мирян, провожавших духовника, появилась Лена. Сначала он подумал, что сошел с ума, что осколок не только лишил его речи, но и вызывает помутнения рассудка, но Лена была явью. Инок вздрогнул так, что и мать пробудилась от своей тихой печали и тоже ее увидела. Лена же пыталась заглянуть в глаза Алексию, но не находила их.

И когда выносили тело, под погребальный перезвон, она просто тихо шла рядом. Странный это был день: уходил Туда отец, но неожиданно вернулась Лена. Неисповедимы пути Господни...

Они смогли «поговорить» только на кладбище. Говорила, конечно, одна Лена. Она читала вопросы в глазах монаха, и торопливо, сбивчиво отвечала на них.

— ...Тоша меня из машины вытолкнул, еще когда колонна тронулась, вытолкнул, мол, нечего там делать, оставайся в хозроте, я ругалась, а он всем вокруг кулаком погрозил, чтоб не брали, а твоя машина в авангарде ушла, потом слышим — бой жуткий, по рации — про окружение, и раненым помочь нельзя, и что вас с Тошей уже нет... Леша... Так больно...