Козлов Сергей - Бекар

Пока в голове Василия рождалась эта смелая и нужная фраза: не открывай! — Аня уже набросила халат, затянула на талии поясок, и с каким-то едва уловимым разочарованием, больше похожим на лёгкое презрение, протянула своему Ромео руку:

— Ты же не будешь стоять на коленях, когда я открою дверь?

Да, действительно. Нелепо.

И всё! Дверь в эту тайну так же неожиданно захлопнулась, как и открылась.

Или некто вломился в неё?

На пороге стоял улыбающийся Брагин. Без приглашения шагнул в прихожую и, увидев Василия, спросил:

— О, Маэстро! Ты чё, за нотами зашёл?

Как будто другого повода оказаться в этой квартире у Морозова не было. Но судя по тону, Брагин такого и предположить не мог. Маэстро, по его представлениям, конкуренции не составлял.

— За нотами... — то ли повторил, то ли трусливо оправдался Василий, и тут же увидел, как окатила его гневным сиянием глаз Аня. Взгляд её был окончательным приговором. А слова разбили в прах последнюю надежду реабилитироваться за малодушие.

— Да, Вася, вот твой «Детский альбом» Чайковского, — сказала Аня, акцентируя на слове «детский», отчего горечь и обида заполнили душу Василия, и в ней не осталось места ничему другому.

— Слышь, Маэстро, — снова обозначил себя Брагин, — ты извини, мне тут с Аней поговорить надо. — Прямой намёк, что «детям» пора убираться...

— Да я вообще-то тоже хотел, — попытался зацепиться Василий.

Ну что было делать? Тут же броситься в драку, чтобы имеющий первый взрослый разряд по боксу Брагин расписал его в этой прихожей, и он выглядел бы ещё более жалким, нежели сейчас? Безумству храбрых не поём мы песню. Время, когда можно ещё было что-то изменить, безнадёжно утекало, измеряясь и без того краткими секундами.

— В музыкалке наговоритесь, — подмигнул Брагин, шагая в гостиную (мол, что не понимаешь?), и с удивлением покосился на початую бутылку шампанского.

— Иди, Вася, в музыкалке поговорим, готовься к конкурсу, — торопливо поставила заключительный аккорд Аня.

Он даже не помнил, как оказался на лестнице. И уже на улице вдруг осознал, что похож на испуганного, опалённого, выпрыгнувшего из огнища кота. Оставалось только напороться на чей-нибудь направляющий пинок. Ненависть к самому себе, ко всему миру мешалась с какой-то необоснованной обидой на Аню: а может, она сама разыграла весь этот спектакль? Смысл? Показать Маэстро, что он только за роялем что-то значит? Нет, ерунда! Но почему пустила в квартиру этого крысиного короля?

Чтобы удержать подступившие слёзы, Василий до крови прокусил губу. А заодно смял в руке «Детский альбом», свернутый в рулон. «Надо же — совсем тряпка! Даже до Щелкунчика не дотягиваю...»

Вернуться! Пнуть дверь ногой и броситься в драку! Биться до последнего и лучше умереть, чем испытывать этот жуткий, невыносимый стыд! Так он думал, и, тем не менее, всё дальше уходил от дома Ани. Лёгкая расправа над противником могла состояться только в воображении.

«Господи! — мысленно крикнул Василий в небо. — Почему Ты вместе с талантом не дал мне физическую силу!? — и добавил самому себе: — И почему я такой жалкий трус?..»

Словно в ответ на его слова из проулка вывернул Вознесенский:

— Маэстро, привет, куда летишь?

Василий замер, примеряясь, как лучше заехать ему в челюсть. Макс в спортсменах не состоял, и с ним можно было потягаться. Вознесенский не стал ждать ответа, добил его ухмылкой:

— А Витёк к Аньке попёр. У неё родаки на большую землю слиняли. Классная тёлка! — позавидовал он дружку.

— Да пош-шёл ты... — процедил сквозь зубы Василий и двинулся дальше.

Огорошенный таким поворотом Макс некоторое время смотрел ему вслед, а затем будто опомнился:

— Ты чё, Маэстро, оборзел?! Смотри, как бы похоронный марш не пришлось играть!

Похоронный так похоронный!.. Вернувшись домой, Василий включил на полную громкость реквием Моцарта и плюхнулся на диван лицом к стене...

На следующий день они не смотрели друг другу в глаза. Но Аня при этом вела себя подчёркнуто весело. Много смеялась и шутила с подругами, примыкала к шумным компаниям, заигрывала с парнями, а в конце уроков вдруг сама подошла к Василию и прямо спросила:

— Вась, я не поняла, это ты обиделся или я должна обижаться? Что ты ходишь, как в воду опущенный?

— Не надо было открывать дверь, — сказал Василий, и тут же понял, что сморозил очередную глупость.

— А я и не собиралась, — надменно улыбнулась Аня.

И, чувствуя какую-то необъяснимую, но ранящую в самое сердце Анину правоту, он злился ещё больше и не мог понять, кто виноват, кроме него.