Веселовская Надежда - Союз любви

Первое, что она увидела по выходу из метро - выплывающий из-за угла высокий фонарь с цветными стеклами, а за ним - парные золотые хоругви. Крестный ход! Взбежав на сугроб и вытянувшись на цыпочках, Надя сумела разглядеть большой образ преподобного Серафима, украшенный живыми цветами и крест, также в живых цветах... дальше стеклом и золотом блеснул ларец с мощами, и снова хоругви, а потом - темные головы повалившего вслед народа...

- Ну что, встретили? - открывая дверь, спросила Надина мама, остававшаяся все это время с малышом. - Привезли мощи? А крестный ход был?

- Все было, все видели. Отец Серафим милости прислал! - в пояс поклонилась баба Тата дочери и малолетнему правнуку, игравшему на полу посреди разбросанных кубиков.

-Ну, а ты как?

Надя, забывшая в последние полчаса о своей простуде, вдруг с изумлением обнаружила, что от нее ничего не осталось: ни головной боли, ни насморка и щекотки в горле, ни ломоты в костях. На следующий день она окончательно поняла, что совсем здорова. Больше того - не с этого ли времени у нее вообще прекратились мучительные простуды?

До революции баба Тата два года проучилась в Александро-Марьинском институте благородных девиц. По рангу он был московским аналогом Смольного. Его основала императрица Мария Федоровна, супруга Александра III - эти два имени и дали институту название.

- Как же вы там учились? - спрашивала Надя.

- Было две классных дамы, - охотно рассказывала баба Тата. - Одна весь день говорила с нами по-французки, другая свой день - по-немецки. А учителя само собой - вели уроки словесности, арифметики, истории. Танцмейстер приходил: ножку так, ножку так... А в старших классах девочек учили и шить, и готовить, и дом вести. Мне уж не довелось...

Из этих и других рассказов на Надю глядел большой темноватый из-за опущенных штор коридор, по которому парами шли девочки в длинных зеленых платьях. На рукавах и вокруг шеи белели жестко накрахмаленные оторочки. Все девочки были гладко причесаны и все как одна держались прямо - в программу воспитанья входило каждый день по часу держать за спиной скалку. Дисциплина царила строгая - даже выбившийся из прически завиток мог стать предметом взыскания. Так что шалить и проказничать оставалось втайне.

В столовой, построившись по классам, долго читали и пели молитвы. Потом рассаживались за длинными столами. Классная дама брала половник и тарелки с горячим супом плыли по рукам девочек в самый конец стола. Последней получала свою порцию та, что сидела возле классной дамы.

Однажды баба Тата из троллейбуса показала Наде невысокое желтое здание старинного типа, стала называть окна: прямые на втором этаже - дортуары, закругленные внизу - столовая, самые большие - зала.

- В зале проходили всякие торжества, - рассказывала она, и Надя подмечала в ее углубленных воспоминаниями глазах искорку детского интереса и детской же почтительности. - Например, выпуск. Кто кончал наш институт на отлично - получал бриллиантовый шифр императрицы. С ним можно было посещать все придворные балы... А девочек у нас принимали не ниже семьи полковника.

- Как же тебя взяли?

- За меня хлопотала одна дама, преподававшая там музыку... И офицеры папиного полка. Знали, что с его жалованьем не выучить всех детей, вот и пропихнули меня на казенный счет. Милый мой отец... - умиленно вздохнула баба Тата. - Его не только что офицеры - все солдаты любили: наш батюшка. Он в жизни никого не обидел. А вот был там еще священник, отец Рафаил, так тот придирался к солдатам и жаловался начальству. И когда пришла революция - они все на германском фронте были - Рафаилу сразу - пулю в лоб, а моему папочке выдали охранную грамоту - совет солдатских депутатов просит содействовать возвращению в Москву гражданина Лепорского А. Г. Так его любили...

- И когда паспорта выдавали, да? - спрашивала не первый раз слушавшая Надя.

- Что ты? Мы дрожмя дрожали, когда пришло время получать паспорта. Вот, думает, придут папа с мамой в домком, а там скажут - поп пришел, давайте его на высылку!.. А папа сан не снимал, - поясняющим голосом вставляла баба Тата. - Не служил уже, церковь сломали, но оставался священником. Вот и скажут - нечего попам здесь делать. Насмеются, надругаются и велят в двадцать четыре часа убраться из Москвы,

- А вышло как?

- А вот слушай. Пришли папа с мамой в домком, там за столом с красной скатертью сидят члены комиссии: сапожник наш, извозчик знакомый, дворник с соседнего двора... Все папу знают, помнят, как он всегда с ними кланялся, на чай давал, хоть мы и сами небогато жили. И мама тоже - она не такой мягкой была, но все по чести: нашалит, бывало, Андрюша, испортит что у кого, сломает - всегда платила. Хоть и поди докажи, кто из мальчишек виноват...