Веселовская Надежда - Союз любви

Баба Тата жила после этого девяносто лет и редко когда об отце Серафиме без слез. Не особо склонная к анализу, она в старости серьезно, продуманно говорила: "На мне явлено чудо. В детстве ко мне прикоснулась риза отца Серафима". Когда они с Надей читали ему акафист, баба Тата всегда крестилась на словах: "Радуйся, ризою твоею многия недужныя исцеливый..."

Своего обещания съездить в Саровскую пустынь Надежда Ивановна так и не исполнила. Сперва она заразилась от выздоравливающей Таты тифом и на два месяца слегла. Потом дало о себе знать другое недомогание, в результате которого на свет появились близнецы. Первое время в доме было столпотворение, когда Надежда Ивановна качала Гришу, а специально нанятая нянька - Леню; на кухне денщик кормил Тату манной кашей; Андрей и Наталья ссорились в детской, не думая учить уроки, а Устя металась между неготовым обедом и стиркой.

Потом выдалось два-три года, когда, пожалуй, можно было исполнить обет... Но Надежда Ивановна ждала, чтобы дети еще подросли. Тут началась первая мировая война, и протоиерей Афанасий Лепорский, как военный священник, должен был отправиться с полком на фронт. Провожая его до поезда, Таня была в таком исступленье, что привлекала внимание прохожих. Простые женщины сочувственно покачивали головой: вишь, как убивается, болезная.

Потом пришла революция, борьба с классовыми врагами, голод, холод, непосильная работа... и снова война. Из всего этого вынырнула уже не Надежда Ивановна, а Таня, которую тоже звали теперь по имени-отчеству. А как же - не молоденькая уже, дочь вырастила. А там пошли внуки.

Баба Тата не раздумывая приняла на себя материнский обет съездить в Саровскую пустынь и часто тужила, что не в силах его исполнить. "Не пускают теперь к отцу Серафиму, - тосковала она при маленькой Наде, разделявшей все ее невзгоды и радости. - Закрыла советская власть это место, теперь там военные".

И вот в 1991 году грянула весть - мощи преподобного чудесным образом открылись, их повезут по крупным городам, чтобы верующие могли приложиться. Донельзя взволнованная баба Тата собиралась на вокзал - встречать отца Серафима, "который сам теперь едет к нам". Надя собиралась с ней, хотя задыхалась от тяжелой простуды, какие случались у нее каждый год, и к тому же не знала, с кем оставить маленького сына. Родители не советовали ей ехать - ведь святыню все равно доставят в Елоховский собор, где она будет находиться три месяца. Хватит времени выздороветь и прийти...

- Как вы не понимаете, мы хотим встре-чать, - раздельно произнесла баба Тата, округлив свои выразительные глаза. - Мы хотим видеть, как на нашу землю... мощи отца Серафима... - расчувствовавшись, она была готова рассказывать все сначала, от брюшного тифа.

- Но Надя совсем простужена!

- Я тоже хочу встречать, - подала голос Надя. - Я столько раз слышала, что нельзя ехать в Саров - но уж на вокзал-то можно... И вообще, мы там будем совсем недолго: только увидим - и сразу домой.

На том и порешили.

Раннее утро было холодным, но не крепко-морозным, а скорей пронизывающим сыростью. У запертых ворот на платформу толпились люди - сперва немного, но число их быстро росло. Вскоре Надя и баба Тата были уже не с краю, а в середине ожидающих. Поезд к назначенному времени не пришел и никто не знал, когда его ждать. Два молоденьких милиционера, охранявших ворота, пожимали плечами: "Мы ничего не знаем. Нам не сообщено. Ваше дело - стойте хоть до вечера".

Толпа волновалась, но не рассасывалась. Все чаще люди пробивались к воротам с намерением попасть на платформу.

- Пригласительный билет, - требовали милиционеры.

- Я священник.

- Ваши документы... идите.

- Роман, Роман! - звала пожилая звонкоголосая женщина пробивавшегося сквозь толпу мальчика. - На вот, отнеси папе стихарь, - совала ему в руки какой-то сверток и проталкивала юного поповича в ворота, чтобы получил большую долю святости, встретив мощи прямо из вагона.

- Иди, кисанька, ты замерзла, - заметила баба Тата.

- А ты как? Выстоишь одна?

- Неужели нет, - баба Тата всегда бодрилась, но в данном случае, пожалуй, не преувеличивала свои возможности. - Иди, а то будешь потом болеть...

Обняв ее поверх толстого пальто, Надя заработала локтями и скоро уже шагала по вокзальной площади. Правду оказать, она чувствовала облегченье - сейчас будет теплое метро, которое доставит ее домой, там - горячий чай, аспирин; если температура высокая, можно и в постель лечь. Сейчас, сейчас... вот уже и пересадка. Надя еще могла заскочить в поезд, но почему-то села на скамейку ждать следующего. А потом почему-то перешла на другую сторону и снова поехала на вокзал. Зачем, она и сама не знала: неужели ради того, чтобы вновь перемолвиться с бабой Татой? Или чтобы стоять до вечера?