Петров Александр - Искатели счастья

Но этот самый ветхий человек во мне только прикидывался удушенным. О, нет! Его предсмертные судороги с закатыванием выпученных глаз и испускание тленного амбре рано − ох, как рано! − меня успокаивали, вселяя надежду на вот-вот наступающую персональную святость. После окончания поста, уже к концу Светлой седмицы, вдоволь находившись по гостям, страдая от переедания и похмелья, я перетаскивал детективы и романы, «культовых и знаковых» в свой кабинет и не без удовольствия зачитывался тем, что недавно почитал за мусор.

Конечно, со стыдом возвращал Пушкина за «Пора, мой друг, пора», Толстого за гениальное описание русской жизни, Гайдо Газданова за «остаточное православие», кормление нищих за свой счет, Чехова за душевный лиризм и снисхождение к убогим, Иосифа Бродского за его «Сретенье», «Рождество» и Есенина за Русь, наполненную колокольным звоном, где в небесах горят звезды-свечи, а во Вселенной совершается космическая Литургия в унисон с земным богослужением на Святой Руси…

Юля никак не комментировала это и не пыталась по-женски подчеркнуть свою мудрую практичность, и лишь едва заметная улыбка Моны Лизы, мерцающая на ее личике, и без слов обнаруживала внутреннее ликование.

Тогда я снимал с полки стеллажа папку с письмами Настоящего читателя и вновь и вновь перечитывал его добрые и мудрые слова. О, эти письма, написанные четким округлым почерком, с рисунками, газетными вырезками, цитатами, особо ценные из которых мэтр обводил красным фломастером!.. Старик в них не только делился своим опытом, но спрашивал советов, изящно шутил и, конечно, рассказывал об одиночестве и разрушительной работе старости. Нет, он не жаловался! Скорей, как исследователь-биолог, чуть отстраненно, даже с самоиронией, описывал состояние здоровья и ощущения увядающего тела. Несколько раз в его письмах звучала мысль: «Не знаю, что бы я сделал с собой, чтобы прекратить эти мучения, если бы не моя вера в милость Спасителя, которая – слава Богу – не оставляет меня».

…И вот, как-то раз придя домой, я обнаружил на рабочем столе письмо старика, которое стало последним. Еще не распечатав конверт, лишь коснувшись пальцами прямоугольного куска бумаги, я понял, что это прощальное письмо.

«…Если ты читаешь это письмо, значит меня уже нет на земле. Поверь, мне бы очень не хотелось, чтобы в твоих воспоминаниях я ассоциировался с мертвым, разлагающимся трупом, лежащим в деревянном ящике… Пусть мое тело закопают родичи и соседи. А ты, Юра, будешь читать мои письма и вспоминать своего убогого старого друга живым, каковым я и останусь на самом деле. И будешь молиться о моем упокоении, а я каким-то образом попробую отвечать тебе добром на добро за твои посильные молитвы.

В заключение, должен поделиться с тобой своими, так сказать, итоговыми наблюдениями. Сейчас я понимаю, что Господь меня вёл за руку по земной жизни. И книги стали частью этого пути. Я не могу не быть благодарным Спасителю за это. Ну что ж, пусть книги… лишь бы с Богом, лишь бы с Ним и к Нему. Конечно, для спасения души вполне достаточно небольших знаний, заключенных в Катехизисе. Но, видимо, так уж устроено наше сознание, что нам постоянно требуется подпитывание веры через рассудок, чтение книг.

Вполне допускаю, что и ты уже прошел через читательские шараханья. Разве не пытался ты выбросить светские книги? Разве не возвращал их со стыдом обратно на полку? И это тоже вполне нормально. В конце-концов ты нащупаешь ту самую золотую середину, когда станешь любить и уважать любое мнение, если, конечно, оно не является упорным богохульством. Люди склонны ошибаться, и эти ошибки Господь попускает для нашего опыта.

Адам был неопытен и не отверг соблазнительное предложение Евы − Иов многострадальный уже сумел устоять при уговорах жены «похулить и умереть». Ангелы, оставшиеся с Богом, уже никогда не поддадутся на посулы сатаны − они опытно узнали, в какое злобное и мрачное существо превращается творение Божие, отвернувшееся от Бога. Так и нам необходим живой опыт познания главной истины земной жизни: с Богом − блаженство, а с врагом человеческим − мрак и ужас.

«Да, светская культура родилась в падшем мире и подвластна его немощам, но разве не те же это немощи, что у каждого из нас, тоже родившихся в падшем мире, несущих на себе бремя адамова греха? Зачем же насмехаться над тем, что нам же подобно? Или мы святые?»

Помнишь, Юра, кто это сказал? Да, талантливейший пушкинист Валентин Непомнящий, воцерковленный православный христианин. Или вот это у него же: «Любое значительное произведение русской литературы, русской культуры – повод для глубоких размышлений о том, как по-разному в человеческой немощи совершается сила Божия». Слышишь ли ты в этих словах мудрость «не мальчика, но мужа»? Читатель с таким духовным багажом в оценке произведения не станет занимать судейское кресло, предназначенного для Божественного Судии, но предложит свои услуги только в качестве адвоката. «Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут». (Мф. 5, 7)»