Петров Александр - Искатели счастья

Сколько я просидел на траве у кромки озера? Может быть, несколько минут, а может, и полжизни… Душа моя рыдала в печали − и, покоилась в оцепенении рассудительных воспоминаний, звала утонуть в темной воде омута − и летела в струях рассеянного света надежды, обрекала на смертельное одиночество − и давала возможность опомниться и остановить падение во тьму. И вдруг я ощутил, как нечаянной радостью пульсировала где-то в глубине моей души Иисусова молитва…

Сумерки незаметно опускались на засыпающий лес. Легкий светящийся туман поднимался над темной озерной водой и проникал прохладой под легкую одежду. И я даже не удивился, даже не вздрогнул, когда из кустов вспорхнула птица и сонно вскрикнула. Тогда и легла на моё плечо легкая прохладная рука. Тогда и услышал я слова, которые уже не раз звучали во мне:

− Вставай, любимый, уже темнеет.

− Хорошо, − произнес я тихо. − Я готов.

− Сейчас только оденусь, соберу сумку и пойдем домой. А?

− Да, конечно… − эхом отозвался мой голос.

− Зря ты не искупался. Вода такая теплая. И этот странный свет над темной водой! Красиво.

− Очень красиво.

Я медленно осторожно повернулся и убедился, что на этот раз разговариваю не с самим собой, а с настоящей женщиной − живой, любимой и, кажется, любящей меня. И снова я любовался её руками, собирающими вещи, и удивлялся, как моя Юлия красива и как дорога мне эта маленькая женщина.

− Я тебя буду любить всегда, − прошептал я, проглотив комок в горле. − Никогда!.. Слышишь? Никогда я тебя не оставлю.

− Хорошо, Юра, − грустно улыбнулась она. − Только в следующий раз, чтобы это услышать, не заставляй меня так долго сидеть в воде, а потом еще в кустах. Я замерзла…

− Ах ты, негодница! Да ты знаешь, что я сейчас пережил?

− Знаю, дорогой. Я это переживаю почти каждый день. Это называется − умирать от любви.

После нашего воссоединения с Юлией прошли два года. За этот время мы привыкли друг к другу и узнали как свои недостатки, так и достоинства. Как-то мы с Олегом ездили в роддом встречать Аллу с новорожденным сыном. Олег в честь великого князя Димитрия, разбившего врагов на поле Куликовом, назвал сына Митькой.

Я вернулся домой и рассказал Юле, как это здорово держать в руках это пищащее сокровище, полное жизни! После этого моя Юля пропала. Осталась только записка на столе: «Не ищи меня и не поднимай паники, дорогой. Мы скоро будем!» Главное «мы»! Моему недоумению не было границ. Я работал и ждал. Мучился, ждал и надеялся. По вечерам одиноким волком уныло бродил по опустевшему дому, слегка пинал шлепанцем мебель и бормотал под нос: «Ну и зачем всё это мне одному!»

После полуторамесячного отсутствия на пороге моего дома появились «мы» − Юля держала на руках белый сверток, в котором происходило непрерывное шевеление.

− Познакомься, дорогой, это наш сыночек Алешка. Я его из дома ребенка взяла. Ну, посмотри, от какого чуда люди отказались. − «Чудо» захлопало голубенькими глазками, покряхтело и возмущенно закричало. Да, легкие у мальчугана были что надо. Юля опустила глаза и напоследок прошептала: − Раз уж Бог нам своего не дал. Ты меня простишь за это?

Конечно, я её простил. Да что там − обрадовался и чуть не запрыгал от радости. Эти самые «мы» как-то сразу заполнили своим присутствием мой опустевший дом, и всюду зашумело, зазвенело, запрыгало нечто живое и веселое. Откуда ни возьмись на нас разом свалились бабушки и дедушки, даже какие-то тетки и дядьки, о существовании которых я и не слышал. Я важно ходил среди этого шумного многолюдья, без очереди брал на руки Алешку и… чувствовал себя совершенно счастливым человеком!

Не успели мы привыкнуть к роли родителей первого ребенка, как однажды Юля пришла домой и от смеха повалилась на диван в гостиной. Я стоял над ней и терпеливо ждал, когда она успокоится. Наконец, супруга села, встала, обратно села и, с трудом сдерживая новый приступ смеха, сказала:

− Я только что узнала, что на двенадцатой неделе беременности. Поздравляю, теперь у тебя будет и свой собственный ребенок. Единокровный.

А через полгода в нашем доме снова запищал сверток − уже с девочкой, которую мы за синие глаза назвали Олей. Дело в том, что у нас в Красном углу среди прочих икон стоял образок равноапостольной Ольги, написанный в свое время Васнецовым, и там сразу бросались в глаза синие огромные глаза святой бабушки крестителя Руси князя Владимира. …И снова завертелось, закрутилось всё вокруг. А Лешка-то, сразу возмужал и почувствовал себя серьезным мужчиной, облеченным ответственностью за эту крошечную сестрёнку. Взял в руки серебристый пластмассовый меч и не выпускал его даже в кроватке. Серьезный парень!