Петров Александр - Искатели счастья

− Спеши! У тебя мало времени, − сказал мне монах.

− Я скоро умру?

− Да, очень скоро. Но пусть тебя это не останавливает. Ты можешь и должен успеть очень много.

…И время полетело с немыслимой скоростью. Недели, месяцы, годы − стали мелькать, как мгновения. Я спешил… не торопясь. И многое успевал, не задумываясь над тем, сколько мне осталось. Монашеское «мало времени» означает вовсе не то, что вкладывают в это понятие мирские люди. Когда я включился в работу по вымаливанию людей из бездны, мне стало понятно, что на это нужно не день и не месяц, но годы непрестанного подвига. Мои записки, подаваемые на Литургию, стали многостраничными, на меня часто с удивлением поднимали глаза женщины за «свечным ящиком». Я опускал глаза, уходя внутрь, где жила молитва. По совету отца Марка я всячески скрывал свою главную работу, наверное, не всегда удачно, потому что некоторые люди стали меня сторониться.

Люди по большей части находятся в безумии, они всеми силами гонят от себя мысли о смерти и посмертном суде Божием. Но я, с тех пор, как открылась мне панорама будущей вечности, уже не мог позволить себе забыть о своей ответственности ни на один миг. Это жило во мне постоянной болью и непрестанной радостью. Я не ждал в этой земной жизни благодарности от людей, за которых молился. Чаще всего от них я получал издевательства и оскорбления. Только Господь поддерживал меня по молитвам монаха, в глазах которого я увидел вечный свет Царствия Небесного.

Иной раз, чаще после покаянной ночной молитвы, время прекращало секундное тик-так, ежечасное бом-бом, в последний раз громыхало суточным двенадцатикратным боем и затихало. Наступала вечность и захватывала меня, и направляла меня в поток. Я плыл по этому струящемуся потоку счастья, золотистому, полному ароматного радужного света, в котором радостно купались и другие люди, братья мои и сестры. И всегда в такие моменты приходила мысль, как сходит откровение на детей Божиих: «Если есть поток счастья, то существует и Источник его, Который до времени скрыт от чувственного созерцания земных людей. Но Он существует, Он ведет нас по жизни, и именно туда, где состоится эта встреча Творца с детьми Его».

И тогда я открывал дверь моего дома и говорил: «Войди, Господи, очисти меня от скверны и стань самым желанным гостем!»

И тогда я открывал дверь моих глаз и говорил: «Войди и сюда, Господи, разгони мрак души моей и ослепи меня сиянием славы Твоей!»

И тогда я открывал дверь моего разума и говорил: «Войди и сюда, Господи, и просвети мой ум светом Твоего Евангелия!»

И тогда я открывал двери сердца своего и говорил: «Приди сюда, Господи, ибо здесь дом Твой, который Ты сам сотворил и оставил мне для Своего посещения!»

Как учат святые отцы, для вхождения в вечные чертоги Царствия небесного необходимо совлечь ветхого человека с грехами, страстями, нечистотой похоти и гордости житейской и облечься в нового, подобного Христу. Мне этот процесс представлялся удушением в себе самом – как сказал Высоцкий − «того, который во мне сидит и считает, что он истребитель», то есть моего мрачного двойника, сотканного из моих грехов. Поначалу-то это казалось простым, особенно во время поста, когда я отсекал от себя все мирские привязанности и развлечения, тем самым давая простор вечной моей составляющей − челоВЕЧНОсти.

В первый день поста я отключал телевизор, задвигал в дальний угол детективы, романы, книги «культовых и знаковых» авторов − и обкладывался Библией, Псалтирью, Житиями святых свт. Димитрия Ростовского, «Добротолюбием», «Лествицей», «Невидимой бранью» и книгами, в которых рассказывалось о жизни современных святых. Не отвлекающийся на светские развлечения разум впитывал светоносные слова, как сухая губка драгоценную влагу. Мною овладевал голод, который испытывает «алчущий правды», который как известно насытится в Царствии небесном. Через неделю-другую с брезгливой неприязнью посматривал я в сторону светских изданий и даже покушался на аутодафе, то есть попросту собирал книги в суперобложках в объемную китайскую сумку.

Потом, разгорячившись, отправлял туда Пушкина за «Гавриилиаду», Толстого за написание своего еретического евангелия, Гайдо Газданова за написание речей мастеру масонской ложи, Чехова за атеизм, Иосифа Бродского за насмешки над православием и Есенина за «Инонию» и «молиться не учи, не надо, к старому возврата больше нет»… И выносил в прихожую для последующего удаления из дома и погружения в мусорный контейнер. Наутро сумки у входной двери я не обнаруживал, а Юля, опустив глаза, признавалась, что перенесла книги и разложила в своей комнате. Утром перед работой я не обнаруживал в себе пророческого вопля «Порождения ехидны! Кто внушил вам бежать от будущего гнева? ...Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь». (Матф. 3;7-10). Утром я был вял и малодушен, «бездомен и смиренен», поэтому молча пожимал плечами, чмокал жену в щеку и выбегал из дому.