Петров Александр - Летящий с ангелом

С этой болью я отправился к отцу Сергию. После подробной исповеди он мне сказал, что это явление описано святыми отцами. Дети иногда неосознанно мстят родителям за свое безбожное детство. За то, что лишились бесценных даров, за духовный голод и томление пустой жизнью без высшего смысла. Батюшка посоветовал заказать неусыпаемую псалтирь о его здравии в трех монастырях. Я уж было собрался в поездку, но мне повезло: пришел в женский монастырь, а тут у входа стояли две послушницы из дальних обителей и тоже записывали имена на неусыпаемую псалтирь. Какие они интересные, эти невесты Христовы: одна старая, другая молодая, но обе так внимательны, скромны… Что-то еще, очень тонкое, едва уловимое проглядывало в их довольно убогом облике.

Я уже отошел от них и направился домой, а все никак не мог для себя это обозначить. Вдруг мое внимание привлек темно-синий «Ягуар» последней модели класса лимузин. Удивительная машина: никакой броскости, линии просты, изящны, но в ее облике столько сдержанного достоинства и скрытой мощи. Да… Так вот, из этого транспортного средства вышел пожилой мужчина, облокотился на крышу и по телефону спокойно давал кому-то властные распоряжения. В этом старике я не заметил крутости и лоска, напускной небрежности и вальяжности. Его манеры, одежда, часы, обувь — весть облик говорил, что в игрушки новорусских нуворишек он отыграл еще в юности. Он тяготел к стабильности, удобству, здоровому консерватизму. Этот крепкий старик, видимо, имел реальную привычную власть и очень немалое состояние. В общем, его ценности не лезли в глаза, но мудро скрывались за внешней старомодной простотой.

И тут меня осенило. Это была очередная подсказка. Да. Вот, что я почувствовал в монахинях. За внешней убогостью, там, глубоко внутри, в нищете послушания и кротости скрывалось невиданное богатство. Они носили в себе реальную власть, дарованную свыше. Молитва этих «невест неневестных» в черном потертом одеянии имела огромную силу. Во всяком случае, я в это верил… Хотел верить, а поэтому верил. Как бы там ни было, настроение у меня пошло в гору, а боль за отца отступила. Теперь с моим старичком все будет нормально. Сказано, если двое-трое попросят во имя Мое, все сделаю. А тут не просто «двое-трое» мирян, а «духовный спецназ»; не просто помолятся, а будут целый год, непрестанно, круглосуточно, на каждой кафизме поминать моего отца. Какая сила!

…Через неделю папа заболел. Он лежал на кровати и, тяжело дыша, смотрел в потолок. Почти ничего не ел. С трудом, качаясь, по стенке доходил до туалета. Мы со Светой предлагали ему исповедаться, но он отказался. Вечерами после работы я заходил в его комнату. Он вспоминал молодость, трудовые подвиги, друзей и сослуживцев. Его сознание иногда затуманивалось, он закрывал глаза и, тяжело дыша, пережидал приступ. Я читал ему «Евангелие», потом «Отечник» святителя Игнатия Брянчанинова. Иногда он открывал глаза и полушепотом спра­шивал: «Так и сказал? Как мудро». Его разум постепенно угасал, бред чередовался с прояснениями. Я перед его глазами повесил Казанскую икону Пресвятой Богородицы, он иногда показывал на нее рукой и шептал: «Это кто? Моя Лена? И ты маленький?» Потом вздыхал: «Я так любил твою мать».

Отец Сергий узнал, как сильно подействовала псалтирь, и даже обрадовался. Он молча помолился и решительно сказал:

— Я сегодня вечером приду.

— А если он откажется?

— Все равно приду. И буду ходить, сколько нужно.

— Спаси Господи!

Выйдя из храма, я раздал милостыню и просил нищих молиться о тяжко болящем. Удивительно живо откликнулись эти «униженные и оскорбленные». Среди них были чумазые пьяницы, пожилые бабушки в застиранных платочках, инвалиды. Такие разные… Одни пьяно хрипели, другие тихо кивали, инвалид криво вытянул шею и промычал: «Помоги Господи!» Я отошел от них с благодарностью в душе. Мне хотелось плакать, но я сдержался. Господи, прими молитвы этих убогих, дай прояснение ума родителю моему.

Около девяти вечера дома раздался звонок. Я растерялся, бросился к телефону, потом только сообразил, что это пришел отец Сергий и открыл ему дверь. Батюшка был спокоен и собран. Он, как врач, помыл руки и вошел в комнату отца. Нас с мамой и Светой выставил за дверь: «Сами разберемся». Мы со Светой встали к иконам, подложили в кадильницу над лампадкой свежего ладана, зажгли свечу и открыли молит­вослов. Начали с покаянного канона, потом читали канон за болящего, потом акафист, кафизму. Подошла мама и тяжело присела на стул. Она тихонько крестилась и промокала платочком глаза. Так прошел час, полтора, два…