Неизвестно - Untitled.FR11

Зина не могла нарадоваться. Серёжа сделал евроремонт в квартире, снабжал всех деньгами, отцу исправно приносил выпить, и тот пребывал всё время в двух со­стояниях: пил, потом спал, много курил. Изредка, один раз в два дня, кушал.

Однажды друг по институту в Москве приехал в гости, уговорил выпить « пять­десят капель». После недельного запоя Сергей оказался в больнице и умер, про­жив всего тридцать два года.

Через несколько лет писаного красавца Славу-старшего, бывшего лётчика, нашли мёртвым в подъезде дома на Куцыгина. Он скончался в пятьдесят лет от переизбытка алкоголя в организме.

Бедная моя тётя Зина! Постарела и улыбаться почти перестала, жизнь шла к завершающему кругу, а она осталась одна со стареющим алкоголиком Володей, которого не брали ни водка, ни болезни. Я всегда удивлялся живучести его ор­ганизма. Он не переставал пить никогда, а ведь ему было за семьдесят! Он не­множко высох от постоянного обезвоживания организма, но небольшой животик оставался. Он облысел, только над ушами торчали клочки седых волос, и на фоне блестящего черепа выделялся посиневший, с красными прожилками нос. Если мы сталкивались с ним в коридоре, он останавливался, с минуту смотрел на меня удивлёнными глазами и неизменно говорил: «О! Лётчик! Санёк, бутылку припёр? Нет? Дык какой же ты лётчик?»

Зиночка ушла из жизни в девяносто четвёртом, мама сидела у её постели до последней минуты. Володя пустил слезу и тут же принялся пить водку.

Сам он умер после того, как пьяный упал и сломал шейку бедра. Умирал в больнице долго и мучительно, и здесь мама делала для младшего брата всё, что могла. Старый алкоголик, бывший разведчик и секретарь райкома, безусловно, был главным виновником гибели своей семьи, но ушёл последним, и его схоро­нили рядом с Зиночкой, золотой души которой он просто не замечал, когда был жив.

Маме исполнилось восемьдесят, и она оставалась одна, мы все вместе решили, что ей лучше жить у дочери, в Питере, в её однокомнатной квартире. Оля никогда не была замужем, у неё не было детей, да и в трудные девяностые она нуждалась в поддержке - пенсия у мамы, как у участника войны, была приличная.

Мой брат Борис в это время тоже попал в патовую ситуацию, и я отправился в Питер с целью не столько посоветовать ему что-то, сколько поддержать его, подумать вместе, прежде чем он сделает окончательный выбор. Ведь каких-то несколько лет тому назад и предположить было невозможно, чтобы вот так за­просто поехать за границу!

Около двух лет назад его жена Светлана решила съездить с детьми в Канаду, в Монреаль, к своей младшей сестре, которая уже давно жила там и постоянно приглашала её в гости. Прошёл месяц пребывания их в Канаде. Светлана позво­нила мужу и стала рассказывать, что им понравилось жить в Монреале, дети не хотят возвращаться и они с сестрой уже определили их в школу. Пусть лучше он думает о том, как приехать к ним. Боре не хотелось покидать Питер и жить за границей: у него были творческие планы, он планировал печататься в ленинград­ских издательствах, и поэтому разлука с семьёй затянулась .

Так или иначе, но брат выехал в Канаду, а мама переехала к сестре в Питер. Теперь вместо Воронежа, где у меня никого не осталось, я стал регулярно ездить в Питер, а мама приезжала ко мне в Минск.

Мама, конечно же, постарела, как-то высохла, стала больше припадать на боль­ную ногу. Но она держалась, её глаза по-прежнему излучали свет жизнелюбия, и мне оставалось удивляться её памяти, хорошо поставленной, ясной речи.. Вот только зрение и слух подводили её.

Окончилось столетие, и наша жизнь вошла в колею нового тысячелетия. Я дав­но уволился из армии и с перерывами летал в коммерческой авиации в Африке. В две тысячи четвёртом году я оказался на Шри-Ланке. Мы возили из Коломбо в Карачи шестнадцать тонн травы слабого наркотического свойства. Местные на­зывали её «пан», а в справочниках она числилась как «битер-лайф». Из Карачи в Дубай нам загружали кожу и мануфактуру, а из Дубая в Индию мы везли быто­вую технику, затем возвращались в Коломбо. Бывали рейсы и на Мальдивы.

Мы жили на западном побережье Цейлона, в местечке Негомбо, в тридцати ки­лометрах от столицы, в современном, только что отстроенном двухэтажном оте­ле «Рани». В январе из-за неисправности у нас получилась пауза в полётах. Мы купались в океане, а по вечерам пили холодное пиво - столбик термометра ниже тридцати градусов не опускался.

Вечером жара спала, я решил поужинать и пристроился за один из столиков ре­сторана в отеле. Неожиданно зазвонил телефон, и я услышал голос жены. Обычно я звонил сам, потому что звонки из Минска обходятся дорого.