За столом зааплодировали, затем все дружно выпили и принялись закусывать. Тосты говорили Евсигнеев и Володя, старший сын Боря и Паша, Зиночка и Аня. Среди общей многоголосицы чей-то женский голос, обращаясь к Ивану, стал просить: «Ваня, прочитай "Слушай"!» Другие кричали «Тихо!» так, что в комнате стало неимоверно шумно.
Иван отложил вилку и рукой обнял спинку стула. Глаза его устремились куда- то поверх собравшихся, и он начал тихо, постепенно наращивая звучание:
Как дело измены, как совесть тирана,
Осенняя ночка темна.
Темней этой ночи, встаёт из тумана Видением мрачным тюрьма...
Все присутствующие не раз слышали эту декламацию, но и сейчас они затихли, вновь и вновь сопереживая страданиям узников, осуждённых за народное дело.
Кругом часовые шагают лениво,
В ночной тишине то и знай,
Как стон, раздаётся протяжно, тоскливо:
«Слу...шай! Слу...шай!..»
Слово «слушай» пропевалось, как и сказано в тексте - протяжно, так, как это делали на самом деле часовые, боявшиеся уснуть на своём посту.
Здесь штык или пуля, там - воля святая!
Эх, тёмная ночь, выручай!...
Будь хоть одна ты защитницей нашей!
«Слу...шай! Слу...шай!..»
- поднимая голос, восклицал Иван и продолжал читать дальше так, что у присутствующих пробегали мурашки по телу.
Затем наступило время романса. В этот день Паша с Иваном превзошли себя: голос Паши, высокий и чистый, в страстном порыве одолевал пространства зелёной улицы, умытой дождём, а Иван вторил ему мягким баритоном. У Зиночки и Ани не было слуха, они подпевали, обнявшись, вытирая платочками слёзы. Володя, выпивший лишку, тоже заплакал, когда пели «Белую акацию». Боря старался подпевать, а Санька, замерев, вслушивался в печальные слова о прошедшей любви, о которой напоминает дивный запах цветущей акации. Один Лёня, как Саваоф, сидел, сложа на груди руки, приподняв одну бровь. Он никогда не пел, но взгляд его туманился, когда его брат исполнял с Пашей романсы .
. Паша всегда будет вспоминать это первое лето, проведённое в собственном доме. Она трудилась в саду и огороде, с превеликим удовольствием полола грядки, помогала мужу сажать деревья. Но неожиданно разболелась повреждённая нога, боль отдавала в бедро, стало тяжело наступать на ногу. Пришлось идти в больницу. Там она познакомилась с главным врачом, Ядыкиной Людмилой
Григорьевной, и та неожиданно предложила ей работу. Она сказала, что знает её мужа, что он очень достойный человек и что ему райком поручил заняться строительством новой больницы. Паша от удивления только разводила руками.
- Ваня! Что же ты молчишь, оказывается, ты у нас строитель? - спросила она дома мужа.
- Пашуня, я не успел тебе сказать, да и дело ещё не вполне решённое. На партийном бюро сельхозуправления присутствовал первый секретарь райисполкома. Когда я выступил с информацией о том, что местной больницы не хватает разросшемуся посёлку, он сказал: «Вот и поручим это дело Марчукову! Пусть для начала выберет место хорошее, потом мы рассмотрим конкретный проект и выделим под него средства. Жалобы от населения на тесноту в больнице поступают и в райком».
- А мне предложили работу в больнице. Оказывается, тебя там хорошо знают!
- Ну да - пришлось побеседовать и с заведущей, Ядыкиной.
- Надо мне идти на работу, Ваня. Вот подлечусь, отвезу Саню в техникум, Олечка целый день в школе, а я - буду одна куковать? Как ты считаешь?
- Как для тебя лучше, так и поступай. От нас больница недалеко, да и новое место я присмотрел ещё ближе. От нас - через дорогу, в сосновом лесу. Очень живописное место!
* * *
В конце августа шестидесятого года Паша с Санькой сошли с поезда на Воронежском вокзале. Паша держала в руке новенький чемодан с вещами сына - старый, с которым Паша ездила в медучилище в Усмани, сын забраковал.
Было жарко, и, двигаясь, к трамвайной остановке, они задержались рядом с полной женщиной в белом халате. Она манипулировала своими большими руками с крохотными краниками под стеклянными колбами - две из них с разного цвета сиропом, третья - с газированной холодной водой. Газировка с вишнёвым сиропом для сельских жителей казалась волшебным напитком. Мимо ящика с мороженым «Эскимо» Санька тоже не мог пройти. Пока ждали трамвая, будущий абитуриент съел две порции и с тоской снова смотрел на ящик. Паша разволновалась:
- Саня, хватит! Не дай бог заболеешь перед экзаменами!
Читать дальше