Неизвестно - Untitled.FR11

Иван вспомнил, как совсем недавно слово «убогий» пришло ему в голову, и как кстати этот милейший человек расставил всё на свои места! Иван буквально впитывал каждое его слово. Степан Николаевич продолжал:

- Надо сказать, что коммунистический дух, зерно которого так обильно про­росло в России, - не изобретение Карла Маркса, идеи которого так и не прижились на Западе, а итог сознательного, трёхсотлетнего коммунистического сектанства крестьян в общинах духоборцев и молокан, имевших общинную землю и свою веру. Крестьянин-собственник, начавший нарождаться после Столыпинских ре­форм, только послужил причиной новго раскола и новой кровавой драмы. Иван Петрович, ещё раз прошу прощения, что я так пространно! Может, чаю?

- С удовольствием!

- Тогда пойдёмте ко мне в кабинет!

Они просидели за беседой с чаем долго. На прощание Степан Николаевич ска­зал доверительно:

- То, что я скажу сейчас, я не сказал бы даже Вам в году, допустим, пятьдесят третьем. Вот Вы сетуете на то, что люди не хотят иметь приличных жилищ, не хотят хорошо трудиться. Хоть я и учитель, я хорошо знаю, что такое труд на земле. Он изнуряет не только физически, но и морально! Страхи сопряжены с непогодой, с неурожаями, со всем тем, что в любую минуту может сделать твой труд напрасным. Человек в буквальном смысле распят на земле - он не может её оставить ни на минуту, даже в своих мыслях! Когда он работает на барина - он ни за что не отвечает и работает только по принуждению. Вы считаете, что сейчас у нас нет барщины? Но ведь колхозник не имеет никакого интереса хорошо рабо­тать, он отбывает эту самую барщину, он батрачит в четверть своих сил! Краси­вые дома, крытые железом, крестьянин станет иметь только тогда, когда станет работать на себя, делясь излишками с обществом. Жаль, Иван Петрович, что в эту прекрасную пору жить не придётся ни мне, ни тебе! Страшный тихий бунт крестьянина, продлившийся три столетия, - продолжается! Но если в прошлом его держала вера, то, растоптанная, она умирает в пьяных конвульсиях народ­ного тела. Самый убийственный для огромной страны протест - это тот, когда человек сложил руки, не хочет ничего делать, а просто «отбывает положенное», наблюдая из своей хатки за происходящим, забыв, что такое любовь к труду, по­грузившись в алкогольный дурман!

Даже накануне отмены крепостного права, столетие тому назад, протест зем­лепашца мог быть страшен, а сегодня таких форм нет: они просто не желают тру­диться, хотя и живут в грязи! Вот пример начала века девятнадцатого: доведён­ный нуждой крестьянин Владимирской губернии Никитин решил, что всё горе ему ниспослано за грехи, что искупить он их может, только принеся в жертву соб­ственного сына, как это сделал Авраам. Он сжёг свой дом, взял двух малюток де­тей, пошёл в сопровождении жены на соседнюю гору; там жена читала молитвы, а он собственноручно зарезал обоих детей. Осуждённый, он оказался в Сибири. И здесь уже он решил пожертвовать собой за грехи мира. В лесу он установил крест, надел на себя терновый венец, в сильный мороз разделся догола и распял себя на этом кресте. Его успели снять живым, и на допросе он поведал свою грустную историю жизни. В каком-то смысле он, как и Христос, считал себя мессией и хотел пострадать за всех униженных. Больше чем в крестьянской среде, нигде не было святых мучеников и пророков. Теперь таких совсем мало осталось. Вот Ефрем да Таня - на всю округу. Но протест их тихий, смиренный, этих «божьих» людей у нас просто не замечают.

Всё это время, пока Степан Николаевич говорил тихим глуховатым голосом, Иван напряжённо слушал не перебивая. Он начинал понимать, что, к стыду свое­му, знает о России очень мало, или почти ничего не знает. До сих пор он жил как парус на ветру, и этим ветром был его оптимизм, его желание улучшить жизнь крестьян. Теперь он словно наткнулся на высокую стену, проходов в которой не предвиделось .

- Степан Николаевич, но всё-таки почему так? Почему земельный вопрос в России всегда приводит в тупик? В иных странах, я слыхивал, по-иному.

- Дорогой Иван Петрович! Ответ на этот вопрос может лежать только в пред­положительной плоскости. Несомненно одно: грабительские отношения между властью и чернью на Руси выстраивались тысячелетие. Почему так, а не иначе? Дух кочевников, долгое время владевших русской равниной, предполагал брать силой, отбирать урожаи у оседлых, владеющих оралом, при помощи меча. В суровом климате проще было воевать, чем возделывать землю. В летописях со­хранилось обращение дружинников к своему князю, они призывали его к похо­ду, напоминая, что одёжка поизносилась, нет корма для коней и т.д. Привычка взять силой у людей труда, постепенно переросла в систему поборов и насилия на государственном уровне. Люди, которые возделывают землю, не должны быть «чернью», они станут трудиться только на собственной земле, на себя. И, пред­ставьте себе, оттого, что мы знаем ответы на некоторые вопросы, нам, увы, легче не станет! Как я говорил, нашей с Вами жизни не хватит, чтобы увидеть иные результаты. Нами движет парадокс: дух коллективизма в стране сильнее нас, но он же рождает «тихий протест» неимущих, люмпенов, пагубный, как медленная проказа. Как посторонние на празднике жизни, они наблюдают за всем, берегут силы, обзаводясь самым минимальным. Если ничего не менять, протест труже­ников способен развалить великую державу!