Неизвестно - Untitled.FR11.rtf5

И еще очень надеялись рельсовцы, что потом и продукты завезут, и фонды на строительство мостов и новых квартир выделят.

Вот тогда, считали в Рельсовске, и дети будут расти здоровыми и дружны­ми, и жизнь сама собою наладится и станет совершаться во взаимной любви на общее благо...

И чтобы это произошло побыстрее, писали они заявления хану Батыю, нарко­му Лаврентию Павловичу Берии и физику Андрею Дмитриевичу Сахарову.

А пока, в ожидании необходимых резолюций и санкций, рассуждали.

И более всего рассуждали о грядущих переменах.

О! Об этих переменах рельсовцы говорили и у пивных ларьков, и в очередях за маргарином, и на кухнях малогабаритных квартир, и в домах частного сектора во всех городских Федорчуковищах.

И была, была в этих неспешных разговорах, как и в пыльных, плохо заасфаль­тированных улочках, как и в бесчисленных оврагах, тонущих по весне в белой пене садов, своя прелесть и задушевность.

И так проходили годы, десятилетия.

Шумели над Рельсовском летние грозы .

Бурлили ручьи в Больших и Малых Федорчуковищах.

Вырастали дети, и уже сами рассуждали в очередях, как переменится жизнь, когда победят в Москве прогрессивные силы объединенного блока хана Батыя, наркома Берии и физика Сахарова, как переустроят они для взаимной любви и всеобщего блага отсталую русскую жизнь.

Пожилые рельсовцы поругивали молодежь за эти разговоры, но не очень стро­го, ибо, как мы видели, вольнодумство и свободомыслие исконно было присуще всем жителям этого великого города.

За этими разговорами не сразу и заметили жители, что уже началась перестрой­ка, не сразу поняли, что это такое.

Сутками напролет сидели они теперь возле телевизоров, наблюдая, как сража­ются голубоватые депутаты за счастливую рельсовскую жизнь.

— Ну, а вы что говорили? — спрашивали теперь в очередях. — Слышали, чего Галя говорит?

— При чем тут Галя? — возражали им. — Это Глеб говорит про перемены!

— Нет, это Галя сказала!

— Глеб!

— Галя!

— Уверяю вас, что все так и будет, как Галя сказала. Наступят перемены!

— Да вы, я не знаю, каким местом Галину Васильевну слушали! Это же Глеб говорил! Уже наступили! Наступили перемены! Слава Богу, теперь и в Москве об этом говорят! Теперь-то уже заживем!

— Великая это штука — гласность . — сказал тогда у пивного ларька видный рельсовский мыслитель Федор Любимов. — Сейчас у нас все из газет. Мысли, которые мы думаем, — из газет; чувства, которые чувствовать должны, — тоже оттуда. Даже баба у Женьки Иудкина нашего — из газеты вырезанная.

— Как это из газеты? — изумились слушатели.

— Ну, может, не из газеты. Может, из журнала. Я видел — в туалете у него висит, грудастая такая, задастая. Никакой одежды на ней нет, голодная, навер­ное, как наши бабы, а все равно улыбается.. Опять же закусывать не надо. Заню­хать газетой можно. Такая вонь от гласности, что любую сивуху перешибает.

Вот такие разговоры вели рельсовцы..

Вот так они на бабу поэта Евгения Иудкина, из журнала вырезанную, в туалет ходили смотреть..

Вот так они водку газетами занюхивали.

А события, которыми они водку занюхивали, косяком пошли .

И, хотя туманной и неотчетливой была связь, все в городе понимали, что это ради рельсовского счастья приходят и уходят политики, принимаются законы, провозглашаются суверенитеты. Все чувствовали, что это ради Рельсовска насту­пил в Москве август, когда сел в Кремле Борис Николаевич Президент .

А потом и рынок наступил, и рельсовцы замерли, даже как бы обмерли в пре­дощущении долгожданной счастливой жизни.

Культурная жизнь кипела в те годы в Рельсовске.

То в Большом драматическом театре появится судебный исполнитель, то в Ма­лом оперном режиссера изобьют.

Премьеры и представления сменяли друг друга.

Ну, а после очередного повышения цен в Рельсовск приехал сам Президент.

ВТОРОЕ АВТОРСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

После разговора с Иваном Гавриловичем Громыхаловым мне принесли из канцелярии Главного Предиктора Восточных Территорий материалы, касающи­еся истории Рельсовска.

Теперь, обладая необходимой фактурой, я бы легко мог исполнить порученное дело, но — увы! — до сих пор не получено из УГМОТПТ (Управления Главного Масона по Охране Тайн в Печати и на Телевидении) разрешения на использование закрытой информации, которой я располагаю как почетный масон современности.

В результате мне постоянно приходится ограничивать себя, следить, чтобы случайно не проговориться о тайном смысле, который пока не может быть открыт для широких читающих масс.