Неизвестно - Untitled.FR11.rtf5

Еще Ш-С. рассказал, что накануне событий, 18 августа, он виделся с Векши­ным в кабинете зам. главного врача психоневрологического диспансера.

Ш-С. ждал там своей очереди, а Векшин монотонно, как заклинатель змей, диктовал заместителю главного врача свое решение.

У Ш-С. тогда как-то непроизвольно произошла мысленная команда, и он раз­двинул средний и указательный пальцы.

Векшин обернулся и внимательно посмотрел на Ш-С.

После этого Ш-С. боится появляться на люди.

Все эти дни сидит в комнате и мысленно ругает себя за измену русскому наро­ду, за которую ему не будет теперь прощения.

— Объясни. — взяв меня за руку, попросил Ш-С. — Что же все-таки случи­лось девятнадцатого августа?

— Мы выздоровели все! — сказал я, и Ш-С. сразу облегченно улыбнулся.

Он сказал, что и сам почувствовал это, но боялся поверить.

Удивительно, как точно сформулировал это редактор.

Может быть, его тоже следует включить в экипаж для переговоров с Парла­ментом Вселенной? Жаль только, что мест в этом экипаже уже нет. Может быть, он займет место командира? Нужно подсказать, чтобы правительство на нем и остановило выбор, хотя он и не врач.

. Сегодня долго сидел в туалете и читал обрывки старых газет. Внимание мое привлекла заметка, опубликованная в газете «Аргументы и факты».

«Как нам удалось выяснить, медвежонок Миша, талисман Московской Олим­пиады, был выполнен по универсальной технологии из прорезиненного материа­ла в единственном экземпляре . Был он накачан легким инертным газом — гели­ем. После того как он был отпущен «на волю» с арены Лужников, он полетел «в свой сказочный лес». За ним установлено наблюдение, и патрульная милицейская группа следовала за ним. После мягкой посадки Мишка был отвезен (смято и неразборчиво). где и хранился в свернутом состоянии. Несколько лет тому назад он был перевезен на ВДНХ, где планировалось его снова надуть и разместить в одном из павильонов. Однако намеченное так и не воплотилось в жизнь. Свер­нутый талисман пролежал еще несколько лет на складе. Его хотела купить одна иностранная фирма, за хорошие деньги, но торги не удались. В результате он был списан и сожжен, якобы за ненадобностью».

Прочитав эту заметку, я задумался.

Удивительно, как судьба олимпийского Миши напоминает судьбу Михаила Сергеевича Горбачева. Или, может, это он — раздутый до немыслимого разме­ра — и взлетел тогда над Москвой? Но тогда где же он хранился «в свернутом состоянии»?

Как жаль, что газета надорвана в этом месте и невозможно узнать где...

Очень интересная заметка...

Непонятно только, что означали слова о сожжении Михаила Сергеевича за не­надобностью?

Неужели Борис Николаевич отпустит его на пенсию, а потом сожжет?

Дальше не мог думать.

В дверь туалета постучал Абрам Григорьевич Лупилин. У него несварение же­лудка и его всегда, даже когда перед туалетом выстраивалась очередь, пропуска­ли — у Абрама Григорьевича была такая справка — без очереди.

Сегодня пенсионный день.

Пошел на почту получать деньги, но не получил. Объяснили, что пенсии за­держиваются.

Странно. Неужели наше выздоровление 19 августа уже признано официаль­но? Но почему тогда не было сообщения?

Денег, однако, нет, и я снова вспомнил о ста рублях, которые занял у меня де­путат Векшин. Пошел в Смольный, где Векшин сейчас работает, однако самого Векшина не нашел.

И все же день не прошел даром.

Посмотрел на Смольный.

Там сейчас тревожно .

Все бродят по коридорам и воруют друг у друга столы из кабинетов. Воровство связано с тем, что столов для нового штата мэрии не хватает.

Очень много знакомых.

Ночью приснился сон.

Видел Феликса Эдмундовича Дзержинского. Он сидел расстроенный и очень грустный.

— Как же не огорчаться? — ответил он на мой вопрос. — Зачем вы Прибал­тику отделили? У меня же на главных должностях в ЧК столько латышей! Кто теперь народ расстреливать будет? Евреи?!

К счастью, присутствовавший Ельцин заверил Дзержинского, что все латыши в ЧК останутся на прежних должностях, и Дзержинский успокоился.

— Ну, ладно тогда. — сказал он. — А то ведь мне работать не с кем будет... Не очень-то я надеюсь на наших.

Я проснулся и задумался: зачем Феликс Эдмундович так о евреях говорил?

Неужели и он антисемит?!

Это, конечно, объясняет, почему его памятник сняли с Лубянской площади.

Антисемитам теперь там не место. Времена товарища Ежова больше не вернутся!

Вечером пил чай у Абрама Григорьевича Лупилина.