Unknown - ЕЕРОДИТЕЛИ

Наконец, гости разобрались с верхней одеждой, попросту навалив ее кучей на небольшой столик, стоящий под зеркалом в прихожей (Игорек слегка скривил губы, увидев, как непочтительно погребли его куртку под огромной шубой Захиры Бадриевны и дяди-Осиным драповым пальто), и мы всей гурьбой отправились в гостиную, где нас ждал роскошно накрытый стол. С шутками и смехом раселись по местам: мы с папой - по одну сторону, Захира Бадриевна с сыном - по другую, дядя Ося - у стены, в торце, где просто никто больше не хотел садиться, а мама-хозяюшка - напротив него, у двери, откуда ей было сподручнее отлучаться на кухню за новыми яствами. Вряд ли случайным было и то, что мы с чудо-ребенком оказались vis-a-vis.

- А это наша Ю-улечка, - нараспев произнесла мама, обняв меня за плечи: она вдруг вспомнила, что не успела представить меня молодому человеку. Тот украдкой послал мне все тот же долгий, полный дерзкого намека взгляд - и чуть заметно кивнул маме: вижу, мол, что Юлечка...

- Гарри, - спокойно представился он, напрочь игнорируя «Игорька». Мама заулыбалась.

- Гарри Каспаров? - игриво спросила она. - Чемпион?..

Мальчика явно покоробило, но он тут же справился с собой: - Нет, - нарочито-вежливым голоском ответил он, - Гарри Гудилин, - и взглянул на мою бедную маму с брезгливой жалостью.

Захира Бадриевна пояснила: Гудилин - фамилия ее покойного мужа, Игорькова отца, Гарри - производное от «Игоря»… Тут мама - а за ней и дядя Ося, радующийся ее радости - пришла в полный восторг. И вправду, как остроумно придумано! Действительно ведь был такой Гарри Гудини - великий маг-иллюзионист!.. За это стоило выпить, и Оскар Ильич под общий радостный испуг выстрелил пробкой прямо в огромное трюмо, которое от удара содрогнулось и застонало, но почему-то не разбилось; взрослые с готовностью зазвенели бокалами; дядя загадочно пообещал, что Игорек еще покажет нам свои чудеса.

Впервые в жизни и мне разрешили попробовать шампанского. Я выпила целый бокал, после чего мое тело начало вести себя как-то странно - оно как бы меняло местами действие и предшествующий ему импульс: скажем, стоило мне подумать, что неплохо бы протянуть руку и взять с другого конца стола вазочку с хреном, как оказывалось, что моя рука непонятно когда уже сделала самостоятельный рейд над скатертью и как раз в эту секунду возвращается с добычей к тарелке. Это наблюдение навело меня на неприятную мысль, что, может быть, и в обычные дни части нашего тела живут автономной жизнью, и нам только кажется, что мы принимаем решения сами. Несколько раз я опрокинула бокал, и взрослые засмеялись; Гарри тоже пил шампанское и тоже, по словам Захиры Бадриевны - впервые, однако координации не терял.

Спустя пять минут, когда первая бутылка шампанского опустела, а взрослые немного расслабились, Захира Бадриевна легонько толкнула сына в бок:

- Ну, Игорек, - заговорщицки сказала она, - покажи!..

Гарри усмехнулся.

- Мама, - сказал он со снисходительным упреком. Но тут и другие взрослые, уже успевшие слегка захмелеть, накинулись на него: «Покажи, покажи!» Особенно старался раскрасневшийся дядя Ося: - Не финти, давай-давай, показывай!.. - Мальчик с вымученной улыбкой закатил глаза. Потом нарочито-тяжко вздохнул.

- Ну, ладно, - сказал он. - Нужно что-нибудь железное. Только не очень тяжелое, а то у меня силы не хватит.

Мама с готовностью сбегала на кухню и вернулась с небольшой металлической сковородой - без ручки, но с двумя симпатичными ушками: то был, кажется, подарок сослуживцев к Восьмому марта, чистенький и блестящий, ибо его еще ни разу не использовали - хватило бы разве что на одноглазую яичницу («холостяцкая», со смехом говорила мама), а наше семейство было весьма прожорливо. - О, - удовлетворенно сказал Гарри, - то, что надо. Так, все замолчали! Я должен настроиться.

Моментально наступила тишина - такая, что слышно было, как за стеной переругиваются соседи, а где-то за окном, далеко-далеко, с шорохом проносятся автомобили. Гарри настраивался. Он закрыл глаза. Его бесприметное лицо стало сосредоточенным и скорбным. Металлическое дно сковороды притягивало взоры холодным блеском; изящная бледная ладошка с тоненькими пальчиками медленно легла сверху.

Все замерли.

На лице мальчика выразилось мучительное, смертельное напряжение (взрослые так и впились в него взглядами, а у дяди Оси от волнения приоткрылся рот); казалось, рука его намертво прилипла к сковороде. Он сделал судорожное усилие, словно пытаясь оторвать ее - нет, не удается. Он конвульсивно дернулся… еще раз… еще… По его исказившемуся лицу можно было догадаться, что соприкосновение со сковородой причиняет ему невыносимую боль… Еще раз… еще... Не удается… Внезапно он, слабо вскрикнув, сделал отчаянный, резкий рывок - да, да, сорвать кожу, но разом, вмиг прекратить адскую пытку!.. - но страшная сковорода, как ни жутко это звучит, и теперь не отпустила свою жертву: неожиданно для всех она оторвалась от поверхности стола и, вопреки всем законам физики, повисла на ладони у мальчика, словно приклеенная!..