постижения.
Вот оно, упирающееся в её крыльцо знамение! Вот она, лежащая за опустевшим королевским
дворцом перемена! Сердце Готель буквально разрывалось от необходимости поделиться своим
внезапным откровением, а потому, едва закрыв за собой дверь, она снова выскочила на улицу и
побежала, как только что пронзившая её молния, через мост Сен-Мишель и Мост менял; и,
пожалуй, в этот момент она была самым счастливым менялой на этом мосту, а может и во всём
Париже. Она практически потеряла дыхание, когда снова очутилась на могиле Клемана; она упала
на колени и заплакала: "Я нашла, я нашла, - повторяла она, не в силах сама себе объяснить этого
события, - я нашла это, мой любимый, милый Клеман". Она гладила своими тонкими пальцами его
надгробие и благодарила в сердцах своего покойного мужа за верность и его любовь. За судьбу,
что свела их, за его преданность ей и своему дому, за который он так самоотверженно держался и
ни за что не хотел продавать, будто знал! Знал почему! Ведь именно из-за этой его любви,
вернувшись много лет спустя в Париж, Готель поселилась не в своей "лиловой" от вьюна улице, а
в их бывшей портной лавке на набережной. И лишь теперь, много лет спустя всё это, что так долго
необъяснимо собиралось, копилось и росло, внезапно свершилось! Включилось в единый
механизм!
Возвращаясь в город, Готель не покидало ощущение вернувшейся к ней жизни; той, которую
много лет назад она променяла на жизнь вечную; той жизни, когда возникает непреодолимое
желание планировать и загадывать. И теперь всё это виделось так складно и восхитительно, что её
внутреннее ликование временами приостанавливалось страхом какой-либо случайной
неосуществимости. Тогда Готель медлила и, прикоснувшись указательным пальцем к губам,
перебирала мысли, поднимала взгляд к небу и, лишь когда по краю её губ снова пробегала улыбка,
вновь приподнимала край платья и торопилась в город. Ей непременно хотелось явиться к
королеве и рассказать о цветке, способном вернуть той силы. Но она сбавляла шаг, всякий раз
решая просить её величество о ребенке; и лишь надеялась, что королева доверит своё чадо
женщине, отказывающейся ради того от вечных лет молодости.
Сомнениями и надеждами она добралась до Моста менял и остановилась. Её сердце
неудержимо рвалось дальше по каменистой набережной в замок, но разум охлаждал её стремления
и наставлял вернуться домой, чтобы остынуть от волнения и подобрать необходимые слова
прежде, чем ворваться переполняемой безумной радостью в покои мучающейся горем королевы.
- Вы весь вечер провели у окна, моя милая Готель, словно его вид открыл вам то, чего доселе
в нем не было, - жаловался Эмерик.
Готель давно оставила светскую жизнь и вид Лувра её, естественно, не занимал. Но теперь,
она ежечасно выглядывала в окно, и её взгляд скользил по Сене, омывающей вдалеке стены
королевского замка. Оставшись без внимания, Эмерик сидел в стороне и рассказывал истории
своих былых походов, которые захватывали его, как чужие. Он с грустью пытался принять тот
факт, что его возлюбленная не видит в нем никого, кроме как редкого любовника, но мужественно
гнал от себя мысли об её равнодушии, чаще списывая подобное её поведение на молодость лет. А
потому он не удивился, когда та неожиданно сменила тему, но приятно удивился тому, что Готель
заинтересовало его мнение.
- Вы были когда-нибудь в замке? - не отрывая взгляда от окна, спросила она
- В Лувре? - уточнил Эмерик и, увидев, как Готель кивнула в окно, продолжил, - нет, моя
дорогая. Я предпочитаю не путать войну с политикой. Я воин, и для меня война - сражение, а не
передел земель. Великие цели - удел королей, а вторгаться в их планы - дело неблагодарное.
"Сейчас он вспомнит о Жанне", - подумала Готель.
- Взять хотя бы Жанну, - незамедлительно выдал Эмерик.
Возможно, он был прав, рассудила Готель; и идти ко двору, не имея за спиной никакой
защиты, было бы опасно. Что она могла предъявить? Фантастическую историю своего
долголетия? И в лучшем случае её бы сочли сумасшедшей, а в худшем сожгли бы на костре, перед
этим объявив её ведьмой и колдуньей, принимая во внимание, что столь дерзкое желание забрать
у королевы ребенка, только подбросило бы туда дров; да и уж тем более, "святой девой" она
никогда не была.
Готель решила, что настала пора Ордена оказать ей услугу, а потому, следующим утром
Читать дальше
