«Здравствуй, дорогая мама! — писала Дуся в ответ. — Спасибо за яички. Дошли они хорошо, только два по дороге треснули, но я их сразу же пустила на сковородку, они и вытечь совсем не успели, разве самую малость белок. Сараюшку ты починить позови, посылаю тебе переводом отдельно сколько могу. А Илье Магьюнову ты поставь четвертинку, больше сразу не ставь, а потом, скажи, еще обещаю поллитру. Он тогда не сдерет и быстрее починит, потому что сколько сдерет — все жене, он соврать ей не может, не сумеет, я знаю. Побоится, что люди соврать не дадут. Живая поллитра ему интересней. А друга у меня пока что нет и не надо, ни к чему он мне сейчас. Так что яички съем сама с девчатами. Они меня тоже всегда угощают, если есть. На этом целую тебя крепко-крепко. Твоя дочка Дуся.»
Дуся заклеила письмо языком и снесла его в ящик, напротив от дома.
Возле ящика, на скамейке, сидел мужчина в пиджаке, очень сильно раздутом на месте карманов. Он поманил к себе Дусю длинным пальцем.
— Простите на минуточку, — сказал без запятых человек.
Так он и сидел — раздут, плечо с зацепом, из которого виден лоскутик холста.
«И чего ему надо?» — подумала Дуся, но ей было любопытно, и она подошла.
— Гражданочка! — обратился он к ней, и это обращение было Дусе приятно.
— Мне очень и очень и очень и очень — СТЫДНО! — сказал он громко, но совсем не стыдливо. Дуся хотела засмеяться, но не стала.
— Если бы профсоюз оплатил бюллетень, я бы никогда не осмелился вам предложить... вот... он начал вытаскивать из карманов блестящие банки, — одна... три... четыре... если бы профсоюз оплатил бюллетень... вот, смотрите, гражданочка, свиная тушенка... я предлагаю вам дешево, запасы лучшей жизни, по полтиннику штука. Повторяю: мне очень и очень и очень и очень СТЫДНО!
Последним словом он грозно выстреливал, продолжая вытаскивать банку за банкой, и было неясно, как они там у него помещались.
«Мужчина! — подумала Дуся с участием к этому слову. — Не на что выпить. Да и мне пригодилось бы. Маме пошлю. Там у них с мясом теперь очень худо. Денег нет — ну, да ладно, займу. И себе оставлю две банки, да теперь яйца есть, картошки наварю, чай-заварка еще оставалась в коробке, — вот и завтрак и обед на три дня. А тушенка в магазине почти в два раза дороже. Сколько сразу выгоды! А потом видно будет.»
Ничего не будет видно, но это неважно.
— Погодите, дяденька, -— сказала Дуся. — Я схожу за деньгами. Но вы не уйдете?
— Я не могу долго ждать, — отвечал мужчина. — Но вас подожду. Идите, гражданка, за своими деньгами.
Он сел, растопырив колени, согнувшись спиною по спинке скамейки и раскинувшись руками в ширину, сколько мог — в этой неудобной позе он ощущал, видно, большую степень свободы.
Но скоро устал от своей свободы, от своей автономности, от своей независимости от изгибов скамейки. Сел нормально.
— Девочки, дайте мне пять рублей. У кого занять до аванса? — сказала Дуся, вбегая в комнату.
— У меня больше нет, — ответила Люба.
— А зачем тебе? — спросила Нина.
Тут бы ей рассказать, но она не рассказала.
— Нужно. Потом объясню. Неужели же нет ни у кого? Очень нужно!
— Погоди, — сказала Нина. — Я сейчас соображу.
Она посмотрела в кошельке, сперва только сверху, а потом глубоко; посидела, держа его распахнутым в руках перед собой, пошептала; вынула пятерку, опять запихала; что-то прикинула и вдруг сообразила.
— Ладно, бери, я уж как-нибудь выживу.
— Вот спасибо! — обрадовалась Дуся и схватила пятерку.
— Я отдам! Может, даже и раньше! — крикнула она из дверей и умчалась.
Мужчина, действительно, все еще ждал. Банки он составил на скамейку и прикрыл полой пиджака — как наседка.
— Вот видите, из-под полы, — сказал он, встрепенувшись. — Все как полагается.
— Мне очень и очень и очень... — начал он опять, но задумался и кончить забыл.
Дуся вежливо согнула вдоль пятерку и тактично подала ее щепотью. Собрав в сетку банки, она убежала домой.
Никому не сказав, она вскрыла одну из банок на кухне. Из дырки брызнул обильный жидкий сок.
«Сочная, — подумала Дуся. — Это хорошо, что сочная».
В банке была не свинина, а зеленый горошек.
— Перепутал! — испугалась Дуся за того мужчину. — Вот ведь дурачок, перепутал же банку!
Она представила его >— чего ему делать когда обнаружит? — и даже захотела, пускай он этого никогда не заметит.
Но оказалось — нет, не перепутал, не ошибся. Все банки были с зеленым горошком.
— А ведь обманул, пожалуй! — догадалась вдруг Дуся с непонятной радостью. — И как хорошо обманул, культурно! Ну и я сама виновата.
Читать дальше