Неизвестно - Александр Поляков Великаны сумрака

Непосвященному выбор письма мог показаться случай­ным. Но это было не так. Многоопытный взор Лидерса вых­ватил из стопки, казалось бы, обычный серый конверт; Ан­тон Иванович взял его, коротко взвесил на узкой ладони, чуть шевельнул ушами, словно не только прощупывал, но и про­слушивал упрятанную под бумагой крамолу. В затылок на­чальнику сопел первономерной дешифровщик Ратаев — та- лантище, да что там — воистину гений! Все было подвластно ему: хитроумная полибия, шифры перестановки, числовые ключи Гронсфельда, гамбеттовская криптография.

Запахло разогретым воском. Печать сняли легко. Затем сам Лидерс взялся за дело, в точности повторяя явления про­видческого сна.

Когда отполированная палочка проникла под клапан кон­верта, Антон Иванович почти задохнулся от странного сла­дострастия. Посидел, успокоил сердце и, легко накрутив на палочку первый листок, извлек его на свет. Следом второй и третий. На выпуклом лбу Лидерса желтовато блеснула испа­рина, впалые щеки забугрились алыми пятнами.

Первый лист был испещрен столбцами цифр и буквенной несуразицы, выведенной, впрочем, почти каллиграфическим почерком.

— Криптография. Шифр. — не удивился Антон Ивано­вич. — Ратаев!

У Ратаева сразу же отрешенно помертвели бесцветные гла­за, и он почти носом уткнулся в закодированную бумагу. Зато на втором и третьем листах не было никаких хитростей. Ли- дерс с первых же строк понял, что это сказка; собственно говоря, вверху так и значилось: «Сказка о четырех братьях». В левом углу увидел пометку: автор Л.Т. с поправками К.К. Досадливо передернул плечами: что за причуда — четыре бра­та? Испокон было три: старший (умный), средний (так и сяк), младший — зряшный, вроде, дурачок, который после всех и околпачит.

Но тут-то совсем иное: «Уж вы встаньте, встаньте, мужики честные. вы почуйте свою силу могучую, поднимитесь и. уничтожьте всех своих недругов». И кто же недруги? Да вся­кое начальство — становые, чиновники с помещиками, жан­дармы. Вот так сказочка — пуще бунтовской прокламации будет!

— Ратаев! — не оборачиваясь, позвал Лидерс. — Кто ж такие?

— Имена раскрыты, Антон Иванович, — спокойно отве­тил Ратаев. — Князь Кропоткин пишут к дворянину Лизогу- бу. Про сказку какую-то уведомляют, что принадлежит перу разночинного студента Тихомирова. Но шифр, скажу я вам, так себе. Поди ж, корпел сей вольнодумный князь, старался, да все уловки хинью пошли. — самодовольно усмехнулся дешифровщик.

Менее чем через час Лидерс уже сидел в просторном каби­нете начальника штаба Отдельного корпуса жандармов ге­нерал-адъютанта Мезенцева.

Николай Владимирович пребывал в благодушном настро­ении. Он только что вернулся из Ямбургского уезда, где при церкви святой Екатерины артельщики заканчивали строи-тельство каменной сторожки и деревянного домика для при­чта. Работы велись на пожертвования генерал-адъютанта, а еще раньше на его же деньги храм обнесли валом и укрепили булыжником.

Мезенцев исповедовался и причастился Святых Тайн; мо­лился в тот вечер долго, и молитва была теплой, после нее нахлынули воспоминания — о детстве, гвардейской юности, службе в Преображенском полку, о боевых переделках на Балканах, в охваченной бунтом Польше. Его радовало и то, что к месту припомнились строки из служебного циркуляра III Отделения: «охранение прикосновенности прав и спокой­ного совершения обрядов Церкви Православной». Да, да, конечно, и для этого он служит! И не он один — все сотовари­щи по Корпусу. Радовало и лицо настоятеля отца Кирилла — загорелое крестьянское лицо мудреца и исповедника, — с ко­торым они после долго пили чай; батюшка говорил, а Мезен­цев слушал, и тихая речь иерея успокаивала напряженные не­рвы, рассеивала сомнения, укрепляла ослабевшее сердце.

— Вот ведь как, вот ведь, — прихлебывал священник из широкого стакана. — Забывают высоковыйные, что источ­ник власти на земле один — Бог Всемогущий. Республику им. Обезумели в упоении мятежа, коего основа — грех гор­дыни, восхищение права Божиего на самовластье. Власть не для себя существует, а ради Бога.

«Да я же это знал. Но отчего стало так покойно на душе?» — думал Мезенцев по пути в Петербург.

Он оборвал воспоминания, вслушиваясь в доклад началь­ника «черного кабинета». А тот, видя отрешенный взгляд Ни­колая Владимировича, никак не мог собраться с мыслями.

— Говорите же, Антон Иванович! — ободрил Лидерса гене­рал-адъютант. — Ибо перлюстрация. Ни во что не вмеши­ваясь, она все открывает. Никем не видимая, на все смотрит, не правда ли?