Неизвестно: Александр Поляков Великаны сумрака

Александр ПОЛЯКОВ

ВЕЛИКАНЫ СУМРАКА

Роман

Детям моим — Ксении, Анне, Павлу, Ивану

Пролог

Старик висел над пропастью. Ерши пегих волос смешно торчали во все стороны. Он осторожно повернул голову на цыплячьей шее и увидел в морской дали каменистый мыс Доба, мимо которого входили в но­вороссийскую бухту две перегру­женные фелюги. Старик крепче вце­пился в куст, тронул каблуком ска­лу и зажмурился от страха: вниз по­сыпались мелкие камни. Когда он открыл глаза, то испугался еще больше. Рядом — вот он, руку протяни — над ущельем висел старший брат Володя, шестиклассник Ейской гимназии, вчера приплывший на каникулы пароходом «Киласури».

— Володя, мы думали, ты на «Львице». Она делает восемь узлов. Почему на «Киласури»? — хрипло зачастил старик.

— На «Львице» сломалась машина. Не хотел сидеть в пор­ту, — ответил брат, подтягиваясь легким телом. — Давай-ка выбираться. Родители заждались...

— Осторожно! Я-то уж ладно. Я старик. А ты молодой. Какой же год теперь?

— Осторожно? Чтобы меня опять расстреляли комисса­ры? Если мне тринадцать, то тебе, Левушка, десять. Прощай, не бойся! — весело подмигнул брат и разжал руки.

— Какие комиссары? Ты же. Постой, Володя-я-я!!! — от­чаянно закричал старик и пришел в себя.

Бред отступил. Обшарпанные стены комнаты снова на­висли над умирающим.

Старик с трудом приподнялся, нащупал на столике мя­тую алюминиевую кружку, неловко двинул ее, вода плесну­ла на потертую папку, размывая надпись: «Трудовая школа имени Максима Горького. Сергиев Посад. 1923 год. Дело­производитель Л.А.Тихомиров». Он выцедил в черный рот остатки воды и, обессиленный, прикрыл неживые глаза. Красная мгла под веками запульсировала, увлекая в по­вторившийся бред.

Снова брат Володя, цемесские скалы, хребет Маркотх, рангоут еще невидимого корабля над волнами, а там, чуть ниже, на зеленой кустистой поляне — вольная игра диких котят.

— А год, милый Левушка, теперь 1862-й, — рассмеялся Володя и хитро подмигнул: — Почему ты не женился на Со­нечке Перовской? Ах, что за девушка! Сколько огня. И не только революционного.

— Так вышло, — почему-то смутился старик. — Пойми, тюремный роман. Ты держись крепче.

— Не хочу. Ничего не хочу, — отвернулся Володя и опять сорвался в пропасть.

— Что я скажу маме? Господи. — прохрипел старик. Тос­ка разрывала сердце. Он поймал взглядом солнечный блик у мыса и почти равнодушно отпустил куст. Бездна приняла невесомое тело.

К вечеру старшая дочь привела священника из Лавры.

Усопшего отпели в церкви старого кладбища.

В большевистской газете появилась заметка: «16 октября 1923 года в Сергиевом Посаде умер Лев Тихомиров, бывший революционер, идейный лидер «Народной Воли», перешед­ший на сторону самодержавия. Умер никому не нужным. И это справедливо. Перебежчиков, отступников не жаловали во все времена.»

Глава первая

Нервы. Бессонница. Да-да, бессонница — изматывающая, безутешная. Тогда, в январе 1882-го, он еще не научился це­нить ее таинственный дар — дар одиночества и размышле­ния. Это потом уже, гораздо позднее, он пойдет навстречу темноте смелой легкой поступью, зная, что ничего не бывает напрасным и что тысячи и тысячи людей, возможно, впер­вые глубоко задумались о жизни и о себе в бесконечные часы ночного бодрствования. То же самое случится и с ним. А пока.

А пока казалось, арестуют не сегодня — завтра. Если бы была жива Соня Перовская, она непременно сказала бы: «Все это у тебя, Левушка, на гистерической почве. Ты устал.» Но Соню повесили почти год назад. Он помнил: солнце, росте­пель, шпалеры войск на Семеновском плацу..

В Каретном студеный ветер стих, однако ближе к Садовой, в двух шагах от радикальской штаб-квартиры, ударил в лицо так сильно и колко, что Тихомиров зажмурился. Собственно говоря, в паспорте значилось другое имя: Иван Григорьевич Каратаев. Паспорт и новый костюм выдали в комитете «На­родной воли» — как члену исполкома, попавшему под жес­точайшую слежку. Бывший театральный гример достал оло­вянные трубочки с красками и нарисовал ему на правой щеке большое родимое пятно, налепил кустистые брови — попро­буй-ка, узнай! «Вылитый Василий Николаевич Андреев-Бур- лак в роли Подхалюзина, — шепелявил старик. — Ах, какая игра! Малый театр рукоплескал.» Сына гримера осудили по процессу 193-х: вместе с Ипполитом Мышкиным тот пытал­ся освободить Чернышевского из Вилюйска. Отпрыска же своего болтливый старик боготворил, а потому сочувствовал революции.