Неизвестно: Федаренко Одноклассник

— Вот, Лена, познакомься… Парень хочет тебе помочь сделать курсовую.

— Правда?! — она засветилась и похорошела. — Ой, мальчики, помогите! Я не знаю, что бы для вас сделала!..

— А это с ним договаривайся, — сказал друг и ушел.

— Так что? — смеясь, спросила она.

— Через сколько дней тебе надо сдавать?

— Через четыре, последний срок.

— Хорошо, я сделаю. За… это самое, — сказал я.

Она вдруг погасла и опять стала некрасивой. Целую минуту она молчала и смотрела на меня. Я кашлял, краснел, поднимал и опускал глаза, — а сам уже твердо знал: она — моя, она купится. Иначе не молчала бы столько.

— Ну, делай, — сказала она наконец. — И все будет.

— Когда?

— В тот день, когда будет готово.

Она завела меня в свою аудиторию и вручила типовик курсовой.

Два дня я не ходил на занятия, корпел дома над разложенными на столе листами ватмана. Какие это были два дня!.. Как я готовился, растягивал минуты и часы тех дней, даже в мыслях не давал себе приблизиться к тому моменту, когда… А как замечательно все складывалось! В субботу курсовая будет готова. Тогда же, в субботу, родственники — хозяева квартиры — с утра на весь день уедут за грибами. Квартира будет свободна.

Так и вышло. К субботе я справился. Проснулся рано, один, родственники уехали в лес. Я слонялся по квартире, думая, — скоро эти стены, обои, мебель, диван станут свидетелями чего-то, и какая перемена скоро со мной произойдет, — я уже буду другим… Взял дядину бритву, помазок, побрился впервые в жизни, порезался… Стыдно вспоминать!..

И вот техникум, обед; я отыскал ее в столовой и отдал два скрученные в рулон листа ватмана. Она развернула и от радости даже рассмеялась, —

и правда, я для себя никогда так не делал: чистенько, аккуратно…

— Так что, Лена? — сказал я, пока она любовалась курсовой. — Сегодня я один в квартире до позднего вечера.

— Давай адрес, — спокойно ответила она. — В четыре часа я буду у тебя.

Она не приехала, конечно. Ни в четыре, ни в пять, ни в девять вечера, когда возвратились хозяева-родственники с полными сумками грибов.

Удивительно, но мне не было обидно. Была только какая-то пустота в ду-

ше. «Значит, нельзя купить то, что тебе не принадлежит, нельзя искусственно изменить судьбу!» — думал я.

Через неделю мы случайно встретились в той же техникумовской столовой. Лена моя, смеясь, сказала:

— Ну, ты молодец! Спасибо, курсовую на пять сдала!

Я промолчал. Она спросила тихо:

— Что, в пролете, как в самолете? Обиделся?

Я пожал плечами.

— Правда, не обиделся? — И она вдруг опять, как и в тот раз, когда мы договаривались, стала молча, долго смотреть на меня. Но теперь я уже не краснел и не опускал глаз.

— Поехали ко мне, — сказала она.

— У нас еще две лекции…

— Как хочешь, — и повернулась.

— Подожди, — я взял ее за руку. — Поехали. Только сейчас заберу сумку…

Мы молча ехали автобусом почти через весь город. Она жила в старом районе, в пятиэтажной «хрущевке». Мы поднялись на третий этаж и вошли

в маленькую двушку. В прихожей я снял ботинки и стоял как дурак.

Она провела меня в комнатку, я присел на диван, девушка — рядом. Неожиданно меня пробрал озноб, как при температуре. Я боялся, чтобы она не заметила этого, взглянул на нее искоса — глазам не поверил: такой же озноб пробирал и ее! Она волновалась и боялась чего-то так же, как и я.

— А теперь послушай, — начала она. — У меня парень в армии. Он любит меня. Верит. Тебе было бы приятно, если б ты служил, а кто-то вот так, как ты теперь, пришел покупать твою девушку?

— Если любит по-настоящему — то он тебя всякую примет, — ответил кто-то за меня. Кто-то, потому что я все же знал себя, знал, что я не мог ляпнуть такой глупости!

— Всякую? — переспросила она. — Вот как вас, парней, после этого не ненавидеть… Но пускай: не боишься ты, нет у тебя совести, так послушай еще. Я — девушка.

Я усмехнулся. Я вспомнил слово друга «загуляла» и не поверил ей, конечно, — да и кто бы на моем месте поверил?

— Раздевайся, — деловито, решительно, сухо сказала она, заметив мою усмешку.

Она не обманула.

Это было похоже на кошмарный сон: оба впервые, оба неопытные…

А самое отвратительное, самое гадкое, что я и в те минуты старался побольше запомнить разных деталей-подробностей, чтобы хвастаться потом перед друзьями: запоминал дыхание ее, вскрики, обрывки слов, запоминал, что балконная дверь приоткрыта и ветер шевелит гардину… А потом моя бед-

ная некрасивая девочка, испуганная, заплаканная, обнимала меня и целовала и все допытывалась: