Горшков Шарка - Репортёр

– Нет, спасибо, – Марта слабо улыбнулась, не вставая с лавки. – Я… просто хочу побыть здесь… Немного… Если можно…

– Конечно, конечно, – священник тоже улыбнулся и, слегка поклонившись, зашел в алтарь.

«Почему людей тянет сюда? – подумала Марта, неспешно оглядываясь по сторонам. – Что должно случиться с человеком, чтобы он поверил в Бога? Чтобы пришел к Нему?».

Она увидела перед собой лежащее Евангелие и, наугад раскрыв его, стала про себя читать:

«Когда же он прожил все, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться; и пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней; и он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему…».

«Интересно, о ком это?», – подумала Марта и начала читать немного выше:

«У некоторого человека было два сына, и сказал младший из них отцу: Отче! дай мне следующую мне часть имения. И отец разделил им имение. По прошествии немногих дней младший сын, собрав все, пошел в дальнюю страну и там расточил имение свое, живя распутно…».

«А, вот какое дело, – усмехнулась Марта. – Не жилось, значит, спокойно. Ну, тогда все справедливо…».

Снова мелькнула мысль про Гонзу:

«И этому было мало. Пошел «в дальнюю дорогу» гулять с новыми подружками».

И тут же вернулась к чтению дальше:

«Когда же он прожил все, настал великий голод в той стране, и он начал нуждаться; и пошел, пристал к одному из жителей страны той, а тот послал его на поля свои пасти свиней; и он рад был наполнить чрево свое рожками, которые ели свиньи, но никто не давал ему. Придя же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествует хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему и скажу ему: Отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим; прими меня в число наемников твоих…».

«Ну да, – усмехнулась Марта, – голод – не тетка… Вспомнил он отца... Как же! Не отца он вспомнил, а его сытых наемников. А если б не голод? Небось, гулял бы в свое удовольствие. Нужен ему старик отец…».

Но продолжила читать дальше:

«Встал и пошел к отцу своему. И когда он был еще далеко, увидел его отец и сжалился; и, побежав, пал ему на шею и целовал его. Сын же сказал ему: Отче! я согрешил против неба и пред тобою и уже недостоин называться сыном твоим. А отец сказал рабам своим: принесите лучшую одежду и оденьте его, и дайте перстень на руку его и обувь на ноги; и приведите откормленного теленка, и заколите; станем есть и веселиться! Ибо этот сын мой был мертв и ожил, и пропадал и нашелся. И начали веселиться…».

«Я бы дала ему веселье, – Марта снова вспомнила своего бывшего возлюбленного, и он представился ей в образе этого евангельского героя. – Пил, гулял, шлялся, а теперь вдруг вернулся – и в его честь еще устраивают пир. Такого веселья я не понимаю. Я бы ему такой пир устроила…».

И тут же задумалась:

«А отец ведь простил. И ничем не укорил… Я бы так не смогла. Чем же все кончилось?».

«И начали веселиться, – продолжала читать она, увлекшись этой историей. – Старший же сын его был на поле; и, возвращаясь, когда приблизился к дому, услышал пение и ликование; и, призвав одного из слуг, спросил: что это такое? Он сказал ему: брат твой пришел, и отец твой заколол откормленного теленка, потому что принял его здоровым. Он осердился и не хотел войти. Отец же его, выйдя, звал его. Но он сказал в ответ отцу: вот, я столько лет служу тебе и никогда не преступал приказания твоего, но ты никогда не дал мне и козленка, чтобы мне повеселиться с друзьями моими; а когда этот сын твой, расточивший имение свое с блудницами, пришел, ты заколол для него откормленного теленка. Он же сказал ему: сын мой! Ты всегда со мною, и все мое твое, а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся».

«Вообще замечательно, – Марта вздохнула, закрыла книгу и положила на место, где она лежала. – Всем хорошо и весело. Один радуется оттого, что не сдох с голоду, другой – что тот возвратился домой, третьего просят радоваться, а всем остальным закололи теленка и приказали радоваться. Где же тут справедливость?».

Марта почувствовала, что подошла не просто к вопросу, а к некой тайне, постичь которую разумом невозможно.

«Что ж получается? – продолжала размышлять она. – Пей, гуляй, а потом тебя еще с распростертыми объятиями встретят? Да еще всем остальным – ну, тем, кто всю жизнь трудился – будут говорить: радуйтесь вместе с нами? Ничего не могу понять».