Черных Вероника - Интернат

Электронные часы пикнули полночь. Новый год. От грохота фейерверков в парке Зинаида вздрогнула и невольно обратила взгляд на сверкающие разноцветные огни, гаснущие и возникающие вновь. У всех праздник. Только у Лабутиных и у всех разлучённых семей праздник пронизан горем.

Да. Семьи.

Зинаида очнулась. Она не одна. Отец Григорий сказал, что таких, как она, много. Ей просто надо присоединиться к ним. Или их объединить, если они пока разобщены.

Как говорится, метлой вымести сор легче, нежели одной веткой. Сор – ювенальная юстиция. Метла – русские люди. Она тоже русская. И вместе со всеми поднимется против заграничной заразы, с помощью которой западные идеологи пытаются прижать Россию к ногтю.

Зинаида, повинуясь импульсу, сняла с правой руки варежку, подняла руку и перекрестила интернат. Губы её прошептали:

– Господи, помилуй, спаси моего сына… и всех детей в этом злом доме.

Ей причудилось, будто раскрываются со звоном все окна, и оттуда вылетают дети с белыми крыльями и несутся быстрее ветра по своим домам. Красота….

Оглядываясь на мрачный прямоугольник с гаснущими окнами, Зинаида зашагала домой, преисполнившись уверенности в появившихся вдруг в ней силах.

Она не знала, что в это время Денис, наказанный Велимиром Тарасовичем Фуфайкиным, который должен был покинуть интернат после новогодних каникул, стоял у окна и смотрел на чёрный силуэт за сетчатым забором и глотал редкие слёзы: он знал, что это его мама смотрит на него.

Он заметил, как мама сняла варежку и широко перекрестила его. Денис принял материнское благословение, как настоящий новогодний подарок, и впервые за эти месяцы ощутил радость – тихую, светлую, совсем не похожую на прежние его страсти при победе в виртуальной игре.

Он почему-то тоже поднял руку и перекрестил уходящую маму. И только тогда лёг спать, прислушиваясь к грохоту фейерверков. Вскоре всё стихло, и Денис уснул.

Глава 20. ВСТРЕЧА ДЕНИСА С ОТЦОМ И С ДУШКОВОЙ

Каникулы прошли скучно, неспешно и одиноко. Сменявшиеся воспитатели равнодушно следили за порядком и воспитанниками и никого не одёргивали и не наказывали.

Это было так непривычно, что ребята зашушукались по углам и стали переглядываться. Перемены, что ли, какие грядут, в самом деле? Перемены, между прочим, не всегда ведут к улучшению.

Ждали, что 11 января начнутся новые репрессии. Однако утром и на завтраке Рената не оказалось. Перед уроками прокатился по спальням невероятный слух, что уволены и Велимир Тарасович, и Гузель Маратовна, и злобная Новита Сергеевна, о которой тоже никто не пожалел, даже любители математики.

Урок вместо Совы провела физичка, которая имела нужную специализацию. Она дала новую тему, порешала с учениками задачки и ни словом не обмолвилась о том, что происходит с персоналом интерната.

«Старшаки» заметно привяли, не зная, куда намеревается дуть ветер перемен, и ребята вдохнули забытый запах свободы, ценимый ими за его утрату, и потому волшебный. В обед многие улыбались и удивлялись своим и чужим улыбкам. И ещё всем казалось, что Новый год припоздал и пришёл к ним в интернат только сейчас. Потому что наступает что-то новое, и это здорово!

Скептиков обрывали, чтоб не мешали такому редкостному чувству – радости.

После спокойно проведённых уроков воспитанников отпустили погулять во дворе под присмотром нескольких педагогов.

Дети катались в снегу, прыгали по сугробам, веселясь от души – впервые, как сюда попали. Откуда-то в их сердца вернулась надежда, что скоро они покинут это здание пыток.

Денис прилип к забору, высматривая в каждой женщине маму, и вдруг узнал в мужчине, ведущем под руку изящно одетую женщину, своего отца, Николая Андреевича Лабутина. Женщина что-то выговаривала ему, а он слушал, глядя в землю.

Денис рванул решётку и закричал с какой-то буйной радостью:

– Па-апа-а-а! Па-ап!

Почему он решил, что никогда не искавший по своей инициативе встреч с сыном старший Лабутин вдруг захочет помочь отпрыску и сметёт все преграды, чтобы вызволить его из интерната? Но Денис не мог рассуждать, видя так близко и недосягаемо родное лицо. Он подчинился силе, ожившей в нём, и всё, что чувствовал за эти месяцы, всю свою боль и надежду вложил он в этот свой крик:

– Па-апа-а!

Женщина рядом с Николаем вздрогнула от пронзительного мальчишеского крика, толкнула его локтем, спросила:

– Это что, твой сын? Что он тут делает?

И случилось невероятное: не сбавляя шаг, отец ответил: