Черных Вероника - Интернат

– Мама, – прошептал Денис, вмиг её узнав.

Он схватился за оконную раму и принялся её трясти, крича во всё горло:

– Ма-а-маа!!! Ма-амочка-аа!!! Ма-ам!!!

Вовка испуганно пытался схватить его за руки.

– Обалдел?! – прорычал он. – Если стекло выпадет тебе, знаешь, что будет?! Остынь!!

Материнским чутьём Зинаида Аркадьевна поняла, за каким именно квадратом стекла, затянутого решёткой, бьётся в истерике её единственный сын. Она вцепилась голыми пальцами в металлические звенья сетки, натянутой между бетонными столбами, затрясла её, завопила во весь голос, не обращая внимания на случайных прохожих:

– Деня-а!!! Сыно-оче-ек! Дени-исушка-а! Родной! Я тебя вызволю отсюда, сыно-очек!

Она трясла сетку, она будто растерзать её хотела. А из интерната к ней пытался вырваться Денис. Он пулей вылетел из учебки, промчался по коридору, спустился на первый этаж и, в чём был, выскочил на улицу, миновав охранника Якова, будто его и не существовало вовсе.

Яков ринулся за ним, поёжился на морозе, вернулся за курткой и шапкой, позвонил Пугинскому, доложил, что воспитанник Лабутин пытается сбежать за интерната и с чувством выполненного долга присел на свой стул, ожидая подкрепления.

А Денис домчался до мамы и, накрыв её ледяные пальцы своими, прижался к сетке всем лицом.

– Мама, мамочка, ты меня прости! Прости, пожалуйста!!! Я такой дурак! Я вообще пень! Мам, я никогда! Я никогда тебя не подведу! Я тебя люблю! Я за тебя горой! Мамочка! Не могу тут больше! Тут бьют, в карцер сажают, тут убивают, мам! Спаси меня отсюда! Я хочу домой! Забери меня! Я даже компьютер выброшу! Я всё-всё буду по дому делать, и учиться хорошо! Мам, я горы сверну, только спаси меня отсюда! Мне так плохо!

Он плавал навзрыд. Слёзы мёрзли на щеках. А Зинаида всё повторяла охриплым голосом, выдавливаемым из сжимающегося горла:

– Денечка, сыночек мой, я тебя так люблю, я так по тебе скучаю! Сердце у меня всё время болит за тебя, поседела вон. Денечка, я все инстанции прошла, на всех порогах ноги поотбивала. Скоро суд будет, чтоб мне тебя отдали…. По утрам прихожу сюда, хожу, выглядываю тебя, пока на работу не пора…. А по вечерам прихожу – так до ночи в окошки тебя высматриваю, пока в интернате свет не погаснет. Исхудал как…. Вытянулся…. Измучился, солнышко моё….

К ним спешили Яков и пара воспитателей. Зинаида, несмотря на слёзы, приметила их и заторопилась:

– День, ты держись, мой родной, я за нас борюсь. Отец Григорий из нашего храма мне помогает, и ещё несколько человек их православных. Я тебя отвоюю, слышишь? Мы скоро снова заживём вместе. И ещё, чуть не забыла: тебе мальчик один, Серафим, привет передаёт, у него всё в порядке, она за тебя и за всех мальчиков молится. Денисушка!

Она смерила высоту забора и внезапно жарко спросила:

– А через забор сможешь перебраться?! Прямо сейчас?!

Денис мигом уцепился за сетку и полез наверх, карабкаясь с отчаяньем человека, по пятам которого гонится убийца. Он почти перегнулся, чтобы перекинуть ногу и спрыгнуть в объятия мамы, но за него уцепились и сдёрнули вниз. Ренат крикнул своим помощникам:

– Держите его крепче! Уводите!

А сам придвинулся к сетке и злобно процедил:

– Мы встретимся с вами в ином месте, Зинаида Аркадьевна. Будете помнить, как похищать из интерната детей.

– Своих собственных детей! – ничуть не испугавшись, процедила закалённая за эти месяцы Зинаида.

Ренат оскалился, словно волк на добычу.

– Были ваши, стали наши, и ничего вам не обломится, как ни старайтесь. Тут такие деньги, такие дела завязаны, что лучше идите домой и притворитесь, что всегда были бесплодны. Никто вам сына не вернёт. Это государственная политика, ясно? А переть против государства – это как букашке против асфальтного катка.

Он сплюнул и ушёл вслед за воспитателями, которые тащили кричавшего, бьющегося в их руках Дениса. Зинаида крикнула:

– Я всё равно заберу своего сына! И за другими приду!

Ренат, открывая дверь в здание, цинично показал ей средний палец и скрылся окончательно.

Зинаида несколько раз трясанула сетку и, обессиленная, сползла в сугроб. Кто-то помог ей подняться. Она повернула голову и, узнав, с облегчающим рыданием воззвала:

– Отец Григорий!

Высокий чернобородый мужчина, широкоплечий, статный, в рясе и полушубке, жалеючи смотрел на неё яркими синими глазами. Возраст, казалось, не для него: ему можно было дать и пятьдесят, и сорок, и тридцать пять.

– Увидели сына? – спросил он участливо.