Черных Вероника - Интернат

– Увидела, – охнула Зинаида. – Знали б вы, как это невыносимо, батюшка - будто сердце по кусочку обрывают.

Священник глянул на серокирпичное здание с зарешеченными окнами.

– Пойдёмте со мной, Зинаида, полечим ваше сердце.

Поддерживая женщину, он повёл её прочь от интерната.

– Вы в церковь? – спросила неживым голосом Зинаида.

– В церковь, – кивнул отец Григорий.

– Можно с вами?

– Я вас туда и веду. Пока никого нет, посидите, поплачьте. А потом надо двигаться дальше с Божьей помощью.

– Исхудал. Вытянулся, – пожаловалась Зинаида, будто воочию видя отобранного сына. – Жёсткий стал. Измученный…. Что они с ним делают?! Его бьют, я знаю. Издеваются.

Отец Григорий попробовал её успокоить:

– Вроде нет уже. Наказания отменены.

Зинаиду как крапивой хлестнули: наказания отменены! Значит, они были?!

– Его теперь точно накажут. За то, что ко мне выбежал, – потрясённо выговаривала она. – Как же я не подумала! Ох, ворона, ворона! Денечка ты мой родной….

Хлынули горячие слёзы. Встречный ветер вмиг остужал их и леденил мокрые щёки. Отец Григорий свернул на дорожку, ведущую через сквер к церкви.

– – Не будут наказывать, – уверенно утешил он. – Не смогут. Давайте-ка помолимся о вашем Дионисии. Нет ничего сильнее материнской молитвы.

Зинаида смутилась.

– Да я лишь в ноябре в церковь-то пришла. Раньше на себя надеялась думала, всё смогу…. А тут, бессильная, в церковь побежала. Ничего не знаю, ничего не умею. Кому молиться, как….

– Было бы желание, научиться всегда можно, – успокоил отец Григорий.

– Правда?

Зинаида всхлипнула, высморкалась смущённо в платок.

– Правда.

Отец Григорий ласково улыбнулся.

– Я, как это случилось, ни дня толком не спала, всё бегала, бегала, ругалась, молилась, в ноги падала, взятки совала, чуть было не продалась. И продалась бы, да горе всё это иссушило меня, морщины добавило. И впустую всё. Грозят родительских прав через суд лишить. А до этого вон - обвинили в жестоком обращении с ребёнком, о насилии. Какое там насилие! Я ж люблю его, он у меня единственный. Сердце ноет и ноет, не перестаёт. Иду и охаю всё, и охаю, остановиться не могу, как пластинка спотыкающаяся. Бывший муж и прежде нос воротил, а теперь и вовсе - знать вас обоих не хочу – говорит. И говорит ещё, что теперь,мол, обузы у него не будет…. Обуза… это сын-то! Как такое сказал? А сказал ведь….

Она говорила и говорила о своих мытарствах, жаловалась и жаловалась, а когда выдохлась, замолчала и только охала потихонечку, словно у неё что-то болело.

Когда она случайно подняла на священника красные опухшие глаза, она несколько оторопело заметила на его щеках мокрые дорожки, исчезающие в чёрной бороде. Отец Григорий заметил её удивлённо-смущённый взгляд и торопливо пробормотал:

– Вот испытание послал вам обоим Господь.

– Зачем же? – не поняла Зинаида.

– Кого любит, того испытует, – сдержанно объяснил отец Григорий.

Зинаида задумалась.

– Выдержишь – и что? – наконец спросила она. – Легче будет?

– Легче. Разве не знаете? Страдания очищают, дарят мудрость и доброту, дают понимание, что такое настоящая любовь, – убеждённо сказал отец Григорий. – Кто много страдал сам, легче и глубже понимает других.

– Да, наверное, – убито произнесла Зинаида, перед которой стояло неузнаваемое родное лицо сына, на котором с такой мукой смотрели на неё заплаканные глаза. – Только сейчас мне до чужих страданий дела нет. Свои бы как-то пережить.

Отец Григорий заметил:

– Сообща, помогая друг другу справиться с бедой - и свою легче пережить.

Зинаида удивилась:

– Об этом я как-то не задумывалась…. Неужто правда так-то?

– Правда. Скажу вам по секрету, – заговорщицки понизил голос священник. – Это проверено тысячелетиями человеческой боли.

Зинаида Лабутина притихла, переваривая новую для неё мысль.

– А что, ещё у кого-то детей отобрали? – напряжённо спросила она.

– Да. Лавина идёт, Зина, – вздохнул отец Григорий озабоченно. – Вовремя не спохватились, не сплотились, предпочитая, как вы вот теперь, горевать и сражаться в одиночку. В одиночку-то со всеми и расправились. И лавина сходит.

– Может, кончится когда? – робко спросила Зинаида.

– Бог знает, не мы.

Почему-то его слова звучали не с грустью, а … с надеждой. И это удивило Зинаиду. Как много чувств и причин, их пробуждающих, она не пережила! К примеру, это непонятное пока смирение, покой и надежда при большой беде.

Атеисты в подобной ситуации взрывались бы, сетовали, канючили, раздражались, плакали, суетились, проклинали, обвиняли - как она, Зинаида. Как, у кого научиться оставаться всегда такой ровной, спокойной и сильной духом? Возможно ли это вообще?