Он сидит на домашнем табурете, ко мне в профиль, на расстоянии примерно полутора сотен шагов (если сойти с моста по воздуху) и, отстраненно от всего мира, очень сосредоточенно курит. На нем – серое драповое пальто, рукава которого коротковаты, воротник поднят. Время от времени, держа сигарету в зубах, он яростно сжимает замерзшие пальцы в кулаки. Видимо, его и самого смущает такое положение своих кистей. Особенно там, именно там, где... ну да: где река... высовывалась бы из-под моста, как из рукава – рука... и чтоб она впадала в залив, растопырив пальцы... как Шопен... как Шопен... как Шопен... никому не показывавший кулака...
Пианист прикуривает новую сигарету. Зажимает ее в зубах. И приступает.
Он наигрывает мелодию, которая через двадцать лет станет знаменитым на весь мир саундтреком.
Но я еще ничего про это не знаю – равно как и про то, что эта мелодия станет саундтреком моей новой любви.
Конечно, я пока ни о чем этом не знаю.
Просто стою на одном из мостов Невы.
Ночь.
Я слушаю музыку.
И вот софит уже освещает забор на Васильевском острове – и ворота: вход на склад.
Снегопад прошел.
Я привычно прибрела на троглодитскую работу – отрабатывать призрачные троглодитские услуги.
...Странно: я вижу это словно бы сквозь прозрачную, незримую, но явно существующую стену: забор и ворота, дом справа, пустырь слева, детскую площадку правее дома...
Я еще успеваю подумать: может быть, всё это лжебытие, дурной сон – и я сейчас проснусь где-нибудь на травке под Прагой... И, едва я успею проговорить про себя эту магическую фразу-формулу, как, безо всякого звука, а словно увлекаемый сильной воздушной тягой, забор начнет медленно, словно бы нехотя, подниматься. От обнажившейся сцены – медленно-медленно, тоже без звука – отделятся и так же начнут подниматься в воздух – злополучные ящики с непонятным содержимым, будочка сторожа, метлы, грабли, лопаты, прочий хозинвентарь, – и, когда площадка полностью очистится, там, в высоте, в сгущении всей этой бутафории, произойдет взрыв.
Поднятые на воздух предметы, в полном беззвучии, рассыплются на разноцветные лоскутки, клочки, шматки, крохотные шарики, похожие на драже, – и всё это, медленно-медленно, словно в толще воды, станет оседать, оседать, оседать, словно пытаясь вернуться в жизнь.
Но, когда первые останки этих только что реальных предметов коснутся земли, фонтан огня, перерастая в гигантский огненный столп, перекроет собой барельеф городского ландшафта.
...Потом по ТV привычно солгут, что на складе, попирая нормы безопасности, нелегально хранились тонны китайской праздничной пиротехники; в газетах быстренько тиснут, что там были спрятаны мощные взрывчатые вещества и какие-то еще боеприпасы – на своем тернистом пути от одних борцов за мир во всём мире – к другим; жильцы ближайших домов заподозрят бытовую утечку газа – а также, в компанию к ней, искру от короткого замыкания, вызванного, возможно, отчаянной попыткой околевавшего воробья погреться в неположенном месте.
И всё это не будет для меня важным.
Важным останется вот что: я вспомню когда-нибудь, как смотрела на тот столп чистого пламени.
Стояла, смотрела.
Пламя достигало неба.
Это всегда самое важное для меня – пламя и небо.
на поленьях палисандра
под корою палисандра
чёрной кровью палисандра
пузырясь кипит смола
и танцует саламандра
– Огненная саламандра —
насмерть пляшет саламандра
сгорая дотла
изгибаясь-извиваясь
в цепи-мускулы сплетаясь
многоногого меандра
многорукая сестра
язычищам жадным рада
Дионисова менада
скачет, скачет саламандра
погибель костра
к небу волнами взлетая
дыры чёрные латая
вьётся-бьётся золотая
бумазея-кисея
в пеклище не соловея
пляшет словно Саломея
саламандра, саламандра
койотка, змея
но огонь в ночи не вечен
чёрной головнёю мечен
чёрным ветром изувечен
словно теслом топора
гаснет свет... но саламандра
Огненная саламандра
ускользает саламандра
из праха костра
Примечания
1
Шлягер Сальваторе Адамо.
Вернуться
2
Из стихотворения Иосифа Бродского (примеч. авт.).
Вернуться
3
Марина Цветаева. Фрагмент из стихотворения «Новогоднее».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу