А я – здесь.
Каретная собака
Куда спешишь, каретная собака,
Я все же не из рода Борджиà.
Здесь нет карет, здесь есть собачья драка,
И не собачья тоже…
Но жива
Разлука-сука, с взвоем, по-щенячьи,
Приникнувши к хозяину – судьбе,
Она скулит от жалости к себе,
И разгрызает счастья хилый хрящик.
В помойных ямах тоже есть душа?
Тебя туда так тянет – что ж, попробуй,
Ты, как и я: упрямый, толстолобый –
Но не отыщешь, пес мой, ни шиша.
Не торопись, каретная собака,
Для нас еще не сделали карет,
Для нас весь мир – одна сплошная драка,
И жизнь, которой без разлуки нет.
Приходите
Приходите собирать камни
Побивать меня: увы, грешен!
Вы – святые (знать, своей мерой),
Вы – судите, раз у вас сила.
Только чей у вас портрет в рамке,
Не Его ли, что порой вешней
Научил прощать и жить с верой,
Что спасется всяк – любой сирый?
Почему же в суете праздной,
Распаляя дух вражды гневом,
Проклиная весь мой путь терпкий,
Призывая на меня беды,
Вы решили, что у вас – Правда,
Что живу я, чтоб набить чрево,
А распутства аромат едкий –
Вот единое мое кредо?
Приходите собирать камни,
Их разбросано вокруг вдосталь,
Мне всего-то одного хватит,
Чтоб – наотмашь, прямиком в душу!
Только верю, что придет с вами
Жизнь не вашего, пардон, роста,
И над городом святым встанет,
И туда войду…
Плюс тридцать
Когда «плюс тридцать», легче уходить,
Дыханье чаще – я через дыханье,
И через пот – от нервного дрожанья,
И от непониманья, может быть…
Когда «плюс тридцать», проще уплывать,
Но только сносит нас к водовороту:
Меня и боль – полтонную колоду,
Прикованную к прошлому опять.
Когда «плюс тридцать», легче стать «ничем»,
До атомов распасться, до нейтрино.
Любовь не понимает половины;
Пускай «ничем», когда не вышло «всем».
Расплываются судьбы контуры
Расплываются судьбы контуры.
Лета тридцать три тому, Поныри;
Как раскрасит жизнь, каким тонером,
Чтобы все, да про него, поняли,
Да какой ему шагать пашнею
И бросать ли семена в терние,
И какой любви бывать зряшною,
А какой тоске кричать: «Грешная!»,
По кому пройдется он ластиком,
Кто его сотрет в муку горькую,
Будут звезды ли к нему ластиться
Иль затравят феврали волками?..
*
Что к двум тройкам он принёс, суетный
(А Христа ж уже на крест подняли)?
Знать, никчёмные они, сутки те:
Лета тридцать три тому, Поныри…
Тебя удалили...
Тебя удалили…
На йодный палатный покой
Ложится заразной тоскою закат.
Тебя удалили…
Понять бы, с надеждой какой
В лоток полетели слова: «Виноват…»
Тебя удалили…
А был ли тот странный февраль
Началом того, что в итоге решает хирург?..
Тебя удалили…
Скажи, ты ж не веришь в Грааль?
Тебя удалили…
Все зря.
И опять без наркоза вскрывают мой круг.
Тебя удалили…
Тебя удалили, как гланды весной.
Тебя удалили…
Всё зажило, или?..
Или – осталась фантомная боль.
Праздники без...
Праздники без...
Счастья отрез
Жизни не впору.
Тащится в гору
Горя обоз.
Что он привёз? –
То и привёз:
Нежить и пыль,
Чёрную быль,
Морок и лихо...
Что же так тихо,
Что же так тихо вокруг?..
Люди куда же вы – вдруг,
Или – не вдруг?..
Праздники без...
Не при деньгах
Не при деньгах, но при августе;
Больше каратов восход.
Горечь в моем посягательстве
На этот пряничный год.
Ну, что поделать, коль вещее
Сладко, как слово «хинин»;
Что мне отвесить тебе еще,
Кроме раскрошенных льдин?..
Что мне пропеть под Медведицей,
Разве Акелы припев?..
Но почему-то не верится,
Что это все – насовсем…
В малиновых морях феназепама
Я в нем тону – я плавать не умею,
Под ноги – мостовая марципанов,
Кончает день дела твои – пора нам
Туда, где класть поклоны иудею.
Я глажу войлок застарелой были,
Мне хорошо под теплым душем плача,
И тех, что по ночам со мною были,
Я вновь зову, по памяти ишача.
Я признаюсь, что хлопнул синий шарик,
Что громко каркнул, испугав ворону,
Я признаюсь, что верил в Лизу Мону,
И что в тебя я верил – мой лошарик…
Я помню точно: маму мыла рама,
А кто ж её, несчастную, помоет,
Но разум рвет чего-то, что-то носит,
В моих малиновых морях феназепама.
Воздается
Воздается дождем по довольным слащавым мусалам,
Читать дальше