Одарил меня, скотина?!
Для тебя все это – лепка
Из людского пластилина.
Взмах – пошли полки влюбленных
Как слепцы, судьбе навстречу,
Взмах – и боли мегатонны
Мнут дороги человечьи…
Ничего выходит лепка:
Между душами – заборы…
Ну давай хотя бы кепку,
Коль другого нет убора.
Песня мамонтенка
Менять слова в знакомой детской песне:
Не «ма», а «па», да только не расплавишь
Руды разлуки…
Но глаза – небесней,
А ясный мир – твой преданный товарищ.
Я буду жить; не плачь, ну что ты, зайчик;
Да что там: сердце – выдюжит, я знаю!
Ведь ты со мной сейчас, и это значит:
Суббота не мертва, она – живая!
Мы будем петь, играть, читать журналы,
Потом немного постреляем монстров.
Мы так привыкли счастье видеть в малом,
Хотя – не так уж мал наш добрый остров!
Исходит океан злословной пеной
И наши пальмы вырывает с корнем;
У нас есть клад –
клад наших встреч бесценный,
он только наш, пока себя мы помним,
Пока ты знаешь, что я слышу герцы,
В которых боль за каждый хрип твой тяжкий,
Пока не затворили плотно дверцы
В мой тесный мир бездушные бумажки…
Пока – вот так…
Весна почти чудесна,
Пройдемся вместе по её истокам…
Меняй, меняй слова в знакомой песне,
Ведь жизнь, сынок, увы, – не караоке…
Чужая кода
Путает, путает кодой чужой
Джаз голытьбы – полупьяных иллюзий.
Видимо, так уж неловок и грузен
Строй позабывший июнь-дирижер.
Но, он ведь – первый, забредший во сне,
Встав на мою болью серую сцену,
Пусть тянет струны – не сердце и вены,
Гершвину врет, а не памятью – мне…
Я потерплю скрип расстроенных мыслей,
Я потерплю гул рассохшихся дней,
Если встает, невозможным игристый,
Робкий рассветный этюд – он важней…
Я средь бемолей услышу Её –
Ту, что никак еще не называю,
Знаешь, несыгранность в джазе – не в счет.
Может, и к счастью, что кода – чужая…
Я не ставлю на...
Я не ставлю на «нет», я всего лишь считаю
Сотни лет до «зеро» на протертом сукне…
От рулетки тепло, только тонет в вине
Нарождённого свет, в небылом увядая…
В перекрестье надежд – судеб странный мираж,
Не оазис, не плен – точно зыбкая пена,
В пене нет перемен – пузыристо-нетленно
Шелестит цветом беж твой ночной антураж…
Стопку гелия мне и мечты на раскраску –
Легче воздуха чтоб, да вдоль чистых ручьев…
Чтоб бессильное «Стоп!» и кипенная новь,
Чтобы – жизни в вине, и любви – под завязку…
Зимы мельтешащая
Зимы мельтешащая волость;
Здесь кварта души – пополам.
А мне не белужится в голос
И мне не бухается в хлам.
Безропотно встала дрезина
Разъезженной жизни моей
На путь, что из «было» не видно,
Что явно из «будет» видней.
Снег крыл – нет, не матом – покоем
Ухабы размытых дорог,
Хвалилась метель легким кроем,
Смеялась: «Теперь ты пристроен!»
И сыпала мелкий горох…
А я – от Тюмени до Ровно –
Всех снова и снова люблю.
Живу... вижу свет, вижу, словно
Заштопали душу мою.
Разлук инквизиторский пояс
Остался в стихающем «там»...
Всё, мне не белужится в голос
И мне не бухается в хлам.
Записка в Масленицу
Не ленись, испеки блинов,
Коли праздник, гуляй, давай.
Этот вечер, поверь, не нов,
Как не нов рукотворный рай.
Почему же горчит нектар,
Да у ангелов, вишь, хвосты?..
Видно, отдано что-то в дар
Из непрошеной маеты.
Ковыляет февраль хромой,
Бьет дубиной нелепых дел;
Коли слеп – так глаза промой,
Коли нем – вот доска и мел.
Напиши, как невесел рай,
Если верил, что сам – Творец…
А пока – вот блины, гуляй…
Есть у праздников злой конец:
Ширит горьким похмельем мрак
Тяжкий омут в безумье врат.
Раз уж праздник, пусть будет так;
Примет душу мою снегопад –
Пусть хоть кто-то мне будет рад…
Огромность
Нашей любви огромность…
Нет, я не опомнюсь,
Нет, не образумлюсь,
Брошенный счастьем в юность.
Нет, я не покаюсь
Что туг нашим ветром парус,
А мы в безрассудном море
С волною нескромно спорим.
Нет, я не исполню
Наказ умереть в безмолвии.
Мы прикоснулись к вечности,
Нам наше эхо встреч нести
В ладонях…
Для поэта
Для поэта не главное – вену кольнуть рифмой,
Пустить по сосудам живительный ритма ток,
А главное – помнить, что души любви всё же имут,
Кормить перегноем строки надежды росток.
Читать дальше