Санин Евгений - Белый гонец

Но Онфим неожиданно заступился за Славку:

- Да будет тебе! Такого не пороть – беречь надо. Смышленый парень. Был бы княжеского рода – великим князем бы стал! А из купеческого, так купцом, равных которому нет во всем свете! К тому же, вырастет еще немного, тебе замена будет! Все, дед, некогда мне боле! А то Мономах не посмотрит, что я задержался, дабы выручить его бывшего воина!

- Воина… Мономах… - внезапно влажнея глазами, повторил дед Завид и, заметив, что все это видит малец, строго наказал ему обойти все сугробы с людьми и сказать, чтобы скорей шли к нему. А затем сбегать в весь и узнать, нет ли там половца, а Славку предупредить, что он запорет его до смерти, если тот опять будет искать хана Белдуза.

Первыми из сугроба выползли женщины-подруги. Песня, вырвавшись на свободу, набрала было полный голос… Но тут же под строгим взглядом деда Завида сникла и, словно напоминая всем, что опасность, оказывается, еще не миновала, зазвучала еще тише, чем из-под снега:

Дым пожарищ, как туман-н-н-н…

Да летает сытый вран-н-н!..

7

- Что?! – в ужасе переспросил он. – Ты… уверен?

Как ни спешил дед Завид скорее покинуть ставший опасным лес, как ни торопила его Милуша, а уйти сразу не удалось. Он так разбросал по берендеевым чащам людей, чтобы хоть кто-нибудь остался в живых, так строго наказал не откликаться ни на какой шум, что малец сбился с ног, пока собрал всех вокруг деда Завида.

Одна старушка так и осталась под сугробом. То ли задохнулась под ним. А может, смертный час ждал ее именно здесь. В любом случае, дед Завид решил пока не трогать ее, а как все успокоится, вернуться за ней и похоронить на кладбище по-христиански.

Малец, выполнив первое поручение, даже не передохнув, бросился выполнять другое. Вскоре он превратился в точку, а после и вовсе исчез из виду.

Вслед за ним двинулись и остальные.

Смерть старого человека – естественная вещь. Оставшиеся старушки с женщинами коротко всплакнули. И дальше шли, уже радуясь, потому что и не чаяли увидеть этот обратный путь.

Дед Завид, задетый за молодые струнки памяти словами Онфима, на ходу рассказывал, как воевал в отрядах нескольких князей, но больше всего - про Мономаха.

- Владимир Всеволодович мог бы сейчас и Великим князем быть! – убежденно говорил он. – Да не захотел нарушать завет, данный Ярославом Мудрым передавать главный стол не от отца сыну, а старшему в роде. Уступил Киев Святополку. И правильно сделал. Иначе вся Русь стала бы тогда Нежатиной Нивой.

В который раз поведав про битву, в которой сошлись в страшной схватке сразу несколько князей, и двое из них смертно легли на поле боя, а сам он потерял руку, дед Завид продолжал:

- Мономах всегда знает, что делает. Боже, упаси ослушаться его когда! Ведь он, дай Бог памяти, стал князем, когда был чуть старше Славки и вот уже лет сорок как князь. И кровь в нем особая – с одной стороны Рюриковичей, а с другой - византийских императоров!

- Дед, а что ты сам все время делаешь то, за что нас ругаешь? – вдруг с лукавинкой спросила статная женщина, подталкивая локтем худую.

- Что именно? – вскинул на нее лохматую бровь дед Завид.

- А вот – «дай Бог памяти», «Боже упаси» - божишься! Ты ведь сам говоришь – это грех!

- Правильно, грех поминать имя Божие всуе. Но я совсем не божусь, глупая! Вот-те крест!

- А что же сейчас ты тогда делаешь? – поддерживая подругу, усмехнулась худая.

- Ох, верно люди говорят – кого Бог хочет наказать, того в первую очередь обделяет разумом! – покачал головой дед Завид и значительно поднял указательный палец. - Я на самом деле к Богу так обращаюсь. И если хочешь знать, этим тоже Мономаху обязан! Однажды услышал его разговор, прислушался и понял - уж, коль он, князь, все время молится и каждую мысль Богу вверяет, то каково же тогда быть мне, простому смертному?!

Дед Завид принялся и дальше говорить о Мономахе, о том, что всегда было туго на Руси, потому что до половцев были торки, до них печенеги, а там сказывают – какие-то скифы… Но теперь его слушали только старавшиеся не отставать от него старушки да малыши.

Милуша всем своим существом уже была в полуверсте отсюда, куда еще предстояло дойти, и ничего не слышала, не видела вокруг.

А женщины-подруги, когда опасность миновала, неожиданно принялись за старое.

- Ты что это меня все с тропы сталкиваешь? – вдруг подала недовольный голос худая.

- Я тебя? - возмутилась статная. - Да это ты мне идти не даешь!

Обиженно сопя, они прошли еще немного и вдруг стали сожалеть о прощенных друг дружке долгах.