Санин Евгений - Мы - до нас

Борис Давидович, нехотя выслушав эти слова, стал было вновь доказывать свое. Но князь Мстислав словно читал его потаенные мысли, и он не успевал уворачиваться от них.

Кончилось все тем, что Борис Давидович только раздосадованно махнул рукой и велел своим дружинникам уезжать вместе с ним со двора, при этом что-то шепнув им, показывая глазами на князя Илью.

- С князем Михаилом ему меня не рассорить, – с усмешкой глядя ему вослед, уверенно сказал Мстислав своему сыну. - Скорее он сам рассорится с ним из-за этого! А вот что касается тебя, князь Илья…

3

- Только не уходи! – вдруг испугался Стас.

Стас с закрытыми глазами лежал на той самой койке, где лежал когда-то отец Тихон, а потом – сказавший, что ему незачем больше разлеживаться тут, Владимир Всеволодович, от его руки наверх светлым ручейком убегала трубочка капельницы, возвращавшая ему жизнь и, закрыв глаза, шептал:

Князь от князя живет, особится.

Время горше полынь-травы.

Год за годом - междоусобица

Век за веком «Иду на вы!»

То не солнце к закату клонится,

Не от ягод багровый склон:

В чистом поле рубится конница -

Русский стяг с обеих сторон!..

Слабость русская – сила вражия:

Богатырь лежит бездыхан,

А из дикого заовражия

Подымается Бату-хан.

О дву-конь он идет, торопится,

Избегая лесов, болот…

И роняет междоусобица

Из-под сабли кровавый плод!

Даже с закрытыми глазами чувствовалось, что за окном – быстро темнело. Неужели так время быстро пошло? А собственно, так оно и идет - день за днем… Век за веком…

Теперь Владимир Всеволодович сидел у его койки и молча следил за капельницей.

Дверь тихонько открылась. Закрылась… Стас почувствовал какое-то новое движение рядом. Но открывать глаза не хотелось. В том времени ему было лучше…

И тут робкий голос: «Стасик…», сразу вернул его в сегодняшний день, лучше и счастливее которого для него теперь не было и не могло быть!

Он мгновенно открыл глаза и вместо Владимира Всеволодовича увидел сидевшую возле его койки… Ленку!

- Ты?! – только и смог прошептать он.

- Я, Стасик, я…- утирая слезы, закивала Лена.

- Только не уходи! – вдруг испугался он и услышал:

- Да куда же я теперь от тебя уйду? Даже если ты сам гнать будешь…

- Ты это… взволнованно зашевелился Стас, но Лена нежно положила ладошку на его руку. - Прости меня, за то, что я тебе нет поверил…

- Да забыто уже все, забыто! Главное, ты поскорей выздоравливай! Ведь совсем скоро – спектакль, и вообще…

- Хорошо… Горислава! – с улыбкой кивнул ей Стас.

- Что? – испуганно взглянула на него Лена, подумав, что у Стаса начался бред, но тут же все поняла и ответила словами пьесы:

Слава Тебе, Господи! Услышал молитву мою! Отвел беду от любимого!..

По пьесе, в отличие от самой повести, в этом месте следовал введенный Молчацким, совсем невинный, как он объяснил, поцелуй, и они смущенно замолчали.

За дверью сразу послышались голоса медсестры и академика.

- Да, - сокрушенно вздыхая, говорил Владимир Всеволодович. – Я думал времена коварного обольстителя Дон Жуана, погубившего Дездемону Яго, матери Гамлета давно миновали, а оказывается, нет – они и сегодня живут и продолжают творить зло!

- Бедная девочка! Я уже начала всерьез опасаться за нее. Да и Стасику тоже досталось! – вторила ему медсестра. – Хотя, конечно, мог бы сначала и поговорить с ней, расспросить обо всем…

- Ничего, он свое уже получил за то, что любимой девушке не поверил! – остановил ее академик. - А этим, - с такой угрозой в голосе пообещал он, что Лена со Стасом даже переглянулись. – Я такой зачет в зачетку их жизни поставлю – чтобы навсегда эту историю запомнили!

Владимир Всеволодович с медсестрой замолчали, и теперь у Стаса с Леной снова нашлись слова:

- А что за стихотворение ты шептал, когда я только вошла? Честно говоря, сначала я решила, что у тебя бред…

- «Междоусобица»...

- Почитай?..

- Хорошо! – с радостью согласился Стас, готовый исполнить любую просьбу, любое желание любимой девушки, но в последний момент вдруг передумал:

- Но только лучше другое… Называется: «После набега». Ладно?

Лена согласно – она тоже все, что угодно готова была сделать для Стаса, кивнула, и тот начал:

Пахнет избами горелыми,

Горько от печаль-туги:

Снова огненными стрелами

Одождили Русь враги.

То ль монголы, то ли половцы -

Шлем и латы до колен…

Пали в сече добры молодцы,

Верных жен погнали в плен.

Что не выжжено – изрублено.