Санин Евгений - Иду на вы

В который раз поведав про битву, в которой сошлись в страшной схватке сразу несколько князей, и двое из них смертно легли на поле боя, а сам он потерял руку, дед Завид продолжал:

- Мономах всегда знает, что делает. Боже, упаси ослушаться его когда! Ведь он, дай, Бог, памяти, стал князем, когда был чуть старше Славки и вот уже лет сорок, как князь. И кровь в нем особая – с одной стороны, Рюриковичей, а с другой - византийских императоров!

- Дед, а что ты сам все время делаешь то, за что нас ругаешь? – вдруг с лукавинкой спросила статная женщина, подталкивая локтем худую.

- Что именно? – вскинул на нее лохматую бровь дед Завид.

- А вот – «дай Бог памяти», «Боже упаси» - божишься! Ты ведь сам говоришь – это грех!

- Правильно, грех поминать имя Божие всуе. Но я совсем не божусь, глупая! Вот-те крест!

- А что же сейчас ты тогда делаешь? – поддерживая подругу, усмехнулась худая.

- Ох, верно люди говорят – кого Бог хочет наказать, того в первую очередь обделяет разумом! – покачал головой дед Завид и значительно поднял указательный палец. - Я на самом деле к Богу так обращаюсь. И если хочешь знать, этим тоже Мономаху обязан! Однажды услышал его разговор, прислушался и понял - уж, коль он, князь, все время молится и каждую мысль Богу вверяет, то каково же тогда быть мне, простому смертному?!

Дед Завид принялся и дальше говорить о Мономахе, о том, что всегда было туго на Руси, потому что до половцев были торки, до них печенеги, а там сказывают – какие-то скифы… Но теперь его слушали только старавшиеся не отставать от него старушки да малыши.

Милуша всем своим существом уже была в полуверсте отсюда, куда еще предстояло дойти, и ничего не слышала, не видела вокруг.

А женщины-подруги, когда опасность миновала, неожиданно принялись за старое.

- Ты что это меня все с тропы сталкиваешь? – вдруг подала недовольный голос худая.

- Я тебя? - возмутилась статная. - Да это ты мне идти не даешь!

Обиженно сопя, они прошли еще немного и вдруг стали сожалеть о прощенных друг дружке долгах.

- Ты это… - первой, как бы невзначай, начала статная. – Полмеры зерна все-таки мне верни!

- Ладно, - с вызовом согласилась худая. - Но тогда и ты мне корзину брюквы отдай!

- Слыхали, я ей полмеры, а она целую корзину!

- Цыц! – прикрикнул, гася разгоравшийся, было, спор дед Завид. - Вон, кажется, наш малец возвращается.

Вдалеке, действительно, опять показалась точка, которая, обежав почему-то одно место в поле кругом, вскоре превратилась в тяжело дышавшего мальчугана, вставшего, как вкопанный, перед людьми.

Лицо его было бледным, как снег.

- Ты что – поморозился? – встревожился дед Завид.

- Да нет!

- Половцы в веси?

- Тоже нет!

- Ну, слава Богу! – дед Завид перекрестился и, почти до земли, поклонился в ту сторону, где когда-то стояла церковь. – Тогда уже можно идти и быстрее! Славке передал, что убью?

- Нет, не передал! – всхлипнул мальчишка.

- Как это не передал? Он что побил тебя?

- Не-ет…

- Тогда - почему?!

- Потому что его самого убили-и!

- Как это – убили? – охнул дед Завид.

- А вот так! Весь пол, овчина в крови, а его самого – нет!

Услышав такую страшную весть, женщины и старухи завыли в один голос.

И еще, дед… - покосившись на Милушу, умоляюще потянул старика за рукав малец. - Отойдем в сторону, мне тебе еще пару слов по секрету молвить надо!

И подражая Онфиму, который отводил деда Завида для разговора наедине, малец стал говорить ему то, от чего теперь уже лицо самого старика стало белеть прямо на глазах.

- Что?! – в ужасе переспросил он. – Ты в этом уверен?

- Да-да! - часто закивал малец. - Я сам видел!

- О, Господи! Вот правда люди говорят, пришла беда – отворяй ворота!

Дед Завид нашел глазами женщин и поманил их к себе рукой:

-Эй, вы! Быстро сюда!

Женщины, подошли, ожидая, что сейчас им будет нагоняй за то, что начали ссору в такой неподходящий час. Но дед Завид шепотом сказал им такое, от чего они не то, что завыли, а, схватив себя ногтями за щеки – заголосили во все горло.

- Цыц! – как никогда грозно, прикрикнул на них дед Завид. – Идите и делайте, как я велел, пока она сама туда не дошла!

Женщины испуганно закивали, и, догнав продолжавшую с плачем и рыданиями идти Милушу, вдруг подхватили ее под руки и повели в сторону…

8

И только тут до Славки дошло. Только сейчас его осенило.

Понурые, словно с кладбища, после похорон самого дорогого человека, возвращались люди в Осиновку.

Трех человек не досчитались из двадцати. Бывало, что счет оказывался и, наоборот, – из двадцати возвращалось всего трое. Но тут все было, как-то не так… Может, потому, что и набега-то не было?..