Unknown - o bae5185ab1389b8b

- Клянёмся! Клянёмся! Клянёмся!

Полковник ненадолго замолчал, отдавая плац во власть звенящей тишине, и вытянулся по

стойке смирно.

- Приветствую вас, штурмовики!

Сжатая в кулак правая ладонь Вересова поднялась и ударила в широкую пластину

орденских планок возле сердца.

Шесть сотен рук как одна взметнулись в воинском приветствии, и "Служу Отечеству!",

будто громовой раскат, прогремело над лагерем.

Краем глаза Глеб заметил, как стоящий во главе шеренги Крайчек переменился в лице.

Брови Палача сошлись к переносице и каменный подбородок дрогнул.

- Штурмовииик! - Преклов словно помешанный орал и бил себя в грудь. - Я, мать вашу,

штурмовик! Всё! Прощай учебка! Чтоб я сдох! Мы идём на войну!!!

- Да заткнись уже, - пробурчал Глеб, заканчивая укладывать в вещмешок

немногочисленные пожитки.

- Чего смурной такой? - Толян, пританцовывая, пихнул товарища кулаком в плечо. - Не рад

что ли? Башку-то вынь из мешка, посмотри вокруг.

- Ну? - Глеб нехотя оторвался от своего занятия и обвёл взглядом казарму с радующимися

вовсю сослуживцами. - Посмотрел.

- Посмотрееел, - передразнил Толян. - Ты что, совсем не врубаешься? Новая жизнь

началась! Настоящая!

- Врубаюсь-врубаюсь, - безразлично покивал Глеб.

Преклов постоял ещё секунд пять, вопросительно глядя на товарища, после чего махнул

рукой и вновь присоединился к общему веселью.

Праздник закончился быстро. В десять часов утра свежеиспечённые штурмовики, едва

успевшие сменить парадные мундиры на повседневный хб, уже тряслись в грузовиках

растянувшейся на добрую сотню метров колонны. Никаких торжественных мероприятий и

прощания с лагерем, который в течение восьми лет служил курсантам домом, не было.

Правда, воспитатели на этот раз сопровождали группу в полном составе.

- Ну что, как ощущения? - в совершенно несвойственной для себя манере поинтересовался

Крайчек. - Спусковой палец уже зудит?

Никто не ответил.

- Хе, - усмехнулся Палач. - А я чертовски здорово вас вымуштровал. Расслабьтесь, вы

больше не курсанты, можете не ждать разрешения.

- Так точно, господин воспитатель! - тут же отчеканил Толян, попытавшись сидя

изобразить стойку "смирно". - Палец зудит нестерпимо! Для излечения требуется как

минимум рота врагов!

Виктор Крайчек удивлённо приподнял бровь и расплылся в оскале.

- Молодец, солдат. Вот такое настроение и нужно на передовой. Постарайся сохранить его

хотя бы пару дней.

По отделению пробежал сдержанный смешок.

Воодушевлённый было похвалой Преклов осёкся и вернул выпяченную грудь на место.

- Я вам вот что скажу, - продолжил Крайчек, обращаясь к бывшим воспитанникам, -

героизм - великая вещь. Случаются моменты, когда без него не выкарабкаться, когда

приходится выбирать между своей жизнью и десятком-другим жизней сослуживцев. Это

трудно, кто бы там что ни говорил. Но в этом и состоит героизм. А в глупой смерти, когда на

танк с автоматом, ничего героического нет. Я много таких шутов повидал. Им плевать на

приказы, плевать на товарищей. Они хотят одного - чтобы их запомнили. Им отчего-то

кажется, что бездарная смерть под траками или акт суицида в виде попытки сольного

прорыва вражеской обороны, достойны восхищения. Они умирают. Но их никто не помнит.

Потому что нет смысла держать в голове имена ёбнутых дегенератов. Помнят тех, кто

прикрывал отход товарищей, до последнего патрона, тех, кто вызывал на себя артудар, попав

в "клещи", помнят сильных духом, а не самоубийц, - Крайчек замолчал, обводя тяжёлым

взглядом притихших воспитанников. - Мне не в чем упрекнуть себя. Я хорошо вас обучил.

Не жалел никого. И вы себя не жалели. Постарайтесь, чтобы эти труды не пропали даром.

Ехали долго. Говорить отчего-то не хотелось. В закрытом наглухо кунге было темно и

душно, совсем как тогда, восемь с лишним лет назад. И, как тогда, впереди ждала

неизвестность.

Через три часа пути колонна остановилась. Работники полевой кухни споро распределили

горячий обед по машинам, спустя пятнадцать минут так же оперативно собрали пустую

посуду, и процессия снова набрала ход. Из приоткрытой на время двери Глеб смог разглядеть

только привычный сосновый лес по обочинам грунтовой дороги.

Когда лоскуты неба, видимые через закрытые прозрачной клеёнкой оконца, заметно

потемнели, к ставшему за девять часов почти не различимым звуку двигателя добавился