Питер Сингер - Освобождение животных

доказывающие, что именно мясная диета — путь к здоровью и долголетию, и пусть

еще позапугивают доверчивых потребителей случаями изнеможения от потребления

растительной пищи. Исходя из основополагающих принципов Движения за

освобождение животных, какой бы долгой и трудной ни была наша работа и какой бы

непосильной не казалась взятая нами ноша, мы должны выдержать эти испытания и не

сходить с избранного тернистого пути.

Я верю, что дело Освобождения животных логически, философски и исторически

является убедительным и уже не может быть отвергнуто. Однако остается громадная и

невероятно трудная задача — это задача ниспровержения спесиецизма. Изучив вопрос

на основе источников, мы имели возможность убедиться, что спесиецизм — не

мимолетное случайное явление. Он имеет исторические корни, глубоко вросшие в

сознание западного общества. И мы видим также, что удаление из наших жизненных

подходов и нашего поведения спесиецизма будет пугать, затрагивая интересы

гигантских

корпораций

и

ассоциаций

агробизнеса,

профессиональных

мясоперерабатывающих союзов, ученых-исследователей, ветеринаров и т.д. И, по-

видимому, этим корпорациям и организациям необходимо быть готовыми

израсходовать миллионы долларов на защиту своих интересов, обороняясь от массовых

бомбардировок со стороны общественности и, разумеется, объявляя обвинения в

жестокости голословными и беспочвенными. Кроме того, не надо обольщаться, что вся

общественность — это беззаветные борцы за гуманность и справедливость (просто в

государственных структурах этим качествам нет места из-за самой природы

государственного правления). Общественность, по крайней мере, в некоторой своей

части, имеет (или думает, что имеет) те или иные интересы к продолжению практики

спесиецизма, в т.ч. сознательного выращивания и убийства животных для пищи. Как

мы только что могли увидеть, люди также готовы принять к мышлению такие

вводящие в заблуждение формы, подвергнутые нами критике в этой главе.

В каких случаях и с какими возможностями может выступать Движение за

освобождение животных против этих древних (со времен античности) предрассудков,

причем большей частью облаченных в одежды силы и власти, и буквально

пронизывающих наше жизненное пространство? И еще, может ли что-либо, помимо

рассудка и нравственности влиять на наши предпочтения в случаях возникновения

нелегкого выбора? Трудно в связи с этим искать некое утешение в том, что рано или

поздно угроза всемирного голода и назревающий продовольственный кризис заставят

нас понять неэффективность производства пищевой продукции из тел животных, как

метода обеспечения человечества продовольствием. Расплата за подобную

благодушно-выжидательную позицию может стать непомерно высокой в нравственном

и гуманистическом отношении, хотя вполне возможно, что выход из этого ужасного

кризиса будет найден своевременно и, очевидно, будет заключаться в рациональной и

гуманной диете.

Движение по охране природной среды является результатом другого кризиса,

приведшего человечество к таким трактовкам наших отношений с животными, которые

казались невозможными еще десять лет тому назад. Правда эпоха энвайронменталистов

была более связана с сохранением участков дикой природы и спасением видов,

находящихся под угрозой исчезновения, чем вообще с животными. Однако не нужен

был слишком большой скачок от осознания того, что несправедливо и дурно

обращаться с китами, как с гигантскими резервуарами, наполненными китовым жиром,

до осознания того, что несправедливо обращаться со свиньями, как с машинами для

превращения зерна в мясо. Эти факторы лежат в основе надежды на то, что у Движения

за освобождение животных есть будущее. Кстати, нет сомнения в том, например, что

движение за освобождение от рабства на своих ранних этапах выглядело более

обнадеживающе и перспективнее, чем нынешнее Движение за освобождение

животных. Поэтому говорить здесь опять будет История. Тем не менее, Освобождение

животных будет требовать, по крайней мере, от части человеческих существ,

величайшего альтруизма — большего, чем какое-либо иное освободительное движение.

Тем более, что животные сами по себе неспособны к тому, чтобы самим потребовать

своего собственного освобождения или протестовать против условий их жизни путем