Unknown - 62ca408c-30aa-4940-bde4-7b279003bc38 out

Однажды на закате мы наблюдали с братом двойную радугу: огромный яркий мост, ведущий в небеса, раскинулся вдали через всё поле, а под ним проходил второй, чуть более бледный, рассеянный. Нам захотелось дойти до радуги, прикоснуться к ней, пройти сквозь неё или по ней, и мы, взявшись за руки, двинулись в путь по высокой влажной траве и оврагам. Хотелось ли нам отыскать сокровища, попасть в сокрытый волшебный мир? Думаю, мы просто надеялись, что, добравшись до неё, произойдёт что-то непостижимое, дивное, колдовское… Мы прошли совсем немного, когда стало стремительно темнеть. Пастух гнал с пастбища стадо коров, которые требовательно мычали, звеня колокольчиками в наступающих сумерках, вольный табун лошадей возвращался в деревню, выгнув сильные шеи и сверкая блестящими гривами в лучах заходящего солнца, пушистый лесной хорёк торопился к себе в тёплую норку, громко стрекотали кузнечики, вероятно, обсуждая перед сном главные события уходящего дня. Приближающаяся тьма напугала меня, и я уговорила Андрея повернуть назад. Перед тем как отправиться домой, мы проводили радугу прощальным взглядом, и обещали друг другу, что в следующий раз обязательно дойдём до неё…

Однако это вовсе не тот древний антиквариат, о котором я вспомнила в начале; даже сейчас память упрямо не хочет обращаться к этому предмету. И всё же я не могу от него отмахнуться, сделать вид, что ничего этого не было. Как я уже отмечала, это воспоминание, эта старая плёнка кинофильма была разорвана на несколько отрывков.

Итак, сцена первая – я стою одна в соседнем деревенском дворе и любуюсь кудрявыми мягкими овечками и баранами, глажу их по шерсти, трогаю их красивые, гладкие, извилистые рога. У моих ног вьётся маленький белоснежный ягнёнок, шевелит крохотными ушками, смешно мекает, тычется в ладонь мягким носом, лижет её своим маленьким нежным языком, словно принял меня за свою маму. В воздухе сладко пахнет свежеиспеченными пирогами и парным молоком. Потом какой-то мужчина неожиданно подходит к нам, грубо хватает за рога одного взрослого барана и куда-то тащит. Все разбегаются, остаёмся только мы и этот маленький ласковый ягнёнок. Он бежит за этим мужчиной и отчаянно мекает, будто просит отпустить этого несчастного барана. “Это его папа!” – догадываюсь я, и бегу следом, не в силах что-либо сделать. Вскоре мужчина останавливается. Бросает в нашу сторону недовольный взгляд. Затем в его руке мелькает острый нож. Он перерезает горло барану. Наступает тишина. Ягнёнок больше не кричит, не просит. Он всё понял, и просто смотрит, как на грязную землю капает густая мёртвая кровь. Ещё какое-то время он стоит так, потом оборачивается ко мне, делает навстречу несколько неуверенных шагов, но, взглянув мне в глаза, вдруг отворачивается и быстро уносится прочь.

Сцена вторая – я сижу за большим столом на деревянной табуретке, кругом много людей. Они поют весёлые песни, чему-то радуются. Сквозь громкий шум до меня доносится недовольный голос матери. Я ничего не ем. Ей это не нравится. Она не знает, что меня тошнит. Гости хвалят еду, хорошо приготовленное мясо, которое стоит прямо передо мной в огромной металлической чашке. Мне хорошо известно откуда оно, и поэтому меня тошнит. Мама продолжает настаивать, подвигает ко мне чашку. Я чувствую, что дрожу всем телом.

Сцена третья – меня ругают за опрокинутую чашку с бараниной, негодуют, отчитывают. Им не понятен мой поступок, они возмущены моим поведением. Я стою, опустив глаза, по щекам текут слёзы. Меня не слышат, хотя я не молчу. Как странно, что люди, говоря на одном языке, могут так катастрофически не понимать друг друга. Мне уже почти не жаль этого барана, мне просто очень стыдно. Я поступила не правильно. Такой быть нельзя. В голове звучит лишь одно: “Я запомню, запомню, мамочка! Я постараюсь больше не разочаровывать тебя”. Я понимаю, что отличаюсь чем-то от этой человеческой стаи, но впредь буду стараться сделать всё возможное, чтобы стать такой же, как они.

Сцена четвёртая: поздний вечер, на крыльце дома сидит мама с какой-то пожилой женщиной, кажется, нашей соседкой; они не видят меня – я затаилась в огороде, где спряталась за большим кустом крыжовника. Женщина говорит маме: “Мальчишка у тебя резвый, правильный. А девчонка какая-то блаженная…” Я не знаю значение этого слова, но чувствую острый страх и глубокую обиду. Плёнка заканчивается.

Теперь мне понятно, почему это воспоминание покоилось на самом дне колодца минувшего, почему обычное сравнение Грома возмутило меня, ведь с того самого дня мне было известно, что звери тоже любят, тоже хотят одиночества, и они понимают, что такое смерть.