Соколова Е.Е. - 13 диалогов о психологии

Вторая часть пути состоит в последовательном возведении цепочки возражений. Каждое последующее возражение посредством процедуры “градации требований” становится все более сильным, пока требования не достигают наивысшей степени трудности. Возведение полновесного “нет” закончено.

Наступает кульминация: “да” и “нет” сталкиваются лицом к лицу. И тогда на основе силлогизма несколькими точными ударами руки мастера “нет” повергается в прах: возражения разбиваются, как бы сильны они ни были. “Да” торжествует, и это нам понятно. Непонятным, странным представляется то, что торжество это невозможно без “нет” — последнее полностью его разделяет: истина постигнута лишь в триумфе “да-нет”! …Профессор учил превращать любой текст в объект дискуссии, и на репетициях эта техника доводилась до совершенства, до степени искусства… По свидетельству одного из соучеников по коллегии, Декарт … блестяще овладел этим искусством [15, с. 26-28]. А.: Оно, безусловно, сыграло свою роль в последующих рассуждениях Декарта о сомнительности многих “логических доказательств”: если об одном и том же предмете можно утверждать одно и тут же — нечто другое, противоположное ему, стало быть, сомнение в истинности подобного рода доказательств неизбежно. Кстати, подобные диспуты идут от Абеляра — у него есть работа “Да и нет”, которая когда-то воспринималась как чуть ли не еретическая, а потом была положена в основу преподавания в различных схоластических школах. Это была своего рода хрестоматия из отрывков произведений различных христианских авторов, которые давали иногда взаимоисключающие ответы на одни и те же вопросы. Поэтому именно в творчестве Абеляра схоластика становится стройной, логически обоснованной системой. Немудрено поэтому, что мятежный монах, несмотря на все злоключения своей жизни, все-таки не был физически уничтожен — он был нужен Церкви.

С: Что же дальше происходит с Декартом?

А.: Несмотря на широту образования, даваемого в коллегии (а там изучались древние языки, литература, риторика, логика, этика, физика и математика; кстати, именно в коллегии Декарт заинтересовался математикой и обнаружил большие математические способности), у Декарта растет не­удовлетворенность им. Во время обучения у него все время возникает сомнение по поводу достоверности доводов и доказательств практически всех изучаемых в коллегии наук. Кстати, Декарт не только блестяще овладел искусством “доказывать противоположное”, как я уже говорил, но изобрел свой собственный способ дискутирована, что вызывало большое неудовольствие преподавателей: он, сталкиваясь с открытиями в науках, стремился к тому, чтобы, не читая автора (!), самому прийти к этим открытиям (См. [15, с. 28]). Естественно, что это тоже приводило его к размышлениям о путях поиска истины. И он приходит к выводу о недостоверности оснований, на которых покоятся многие науки. Р. Декарт: Особенно нравилась мне математика из-за достоверности и очевидности своих доводов, но я еще не видел ее истинного применения, а полагал, что она служит только ремеслам, и дивился тому, что на столь прочном и крепком фундаменте не воздвигнуто чего-либо более возвышенного. Наоборот, сочинения древних язычников, трактующие о нравственности, я сравниваю с пышными и величественными дворцами, построенными на песке и грязи. Они превозносят добродетели и побуждают дорожить ими превыше всего на свете, но недостаточно научают распознавать их, и часто то, что они называют этим прекрасным именем, оказывается не чем иным, как бесчувственностью, или гордостью, или отчаянием, или отцеубийством.

Я почитал наше богословие и, не менее чем кто-либо, надеялся обрести путь на небеса. Но, узнав, как вещь вполне достоверную, что путь этот открыт одинаково как для несведущих, так и для ученейших и что полученные путем откровения истины, которые туда ведут, выше нашего разумения, я не осмеливался подвергать их моему слабому рассуждению и полагал, что для их успешного исследования надо получить особую помощь свыше и быть более, чем человеком.

О философии скажу одно: видя, что в течение многих веков она разрабатывается превосходнейшими умами и несмотря на это в ней доныне нет положения, которое не служило бы предметом споров и, следовательно, не было бы сомнительным, я не нашел в себе такой самонадеянности, чтобы рассчитывать на больший успех, чем другие. И, принимая во внимание, сколько относительно одного и того же предмета может быть разных мнений, поддерживаемых учеными людьми, тогда как истинным среди этих мнений мо-