Борис Парамонов - Борис Парамонов на радио Свобода -январь 2012- май 2013

Борис Парамонов: Это уже из второго тома дневников Кесслера, изданного под названием “Берлинские огни” в другом издательстве – Гроув-Пресс. Временной интервал – 1918 – 1937, до смерти Кесслера. Главное его отличие от тома о “прекрасной эпохе” - резкое уменьшение тем эстетических и упор на политическое содержание этого времени. Время трагически интересное именно для политики – конец мировой войны, революция в Германии, Версальский мир и его последствия, рост нацизма и конечный приход к власти Гитлера. Тут, конечно, не до искусства было – хотя само искусство было, то самое искусство большого города, о котором Кесслер писал еще на войне, с теми же главными именами. Самое главное – Георг Гросс, конечно.

Гросс прославился в 20-х годах как острый карикатурист, клеймивший уродства нового, по видимости демократического режима, известного в Германии под именем Веймарской республики. В Веймаре была принята конституция, по всем параметрам вполне передовая. Более того, первые годы республики в руководстве страны находились социал-демократы во главе с президентом Эбертом. Но тон в стране задавала новая буржуазия, так называемые шиберы – спекулянты, разбогатевшие в годы войны, а особенно в послевоенный период инфляции. Вот эти люди, а также реликты кайзеровской Германии – объект сатиры Гросса. Ситуация первых лет республики была крайне нестабильной: в феврале-марте 1919 года шло восстание, руководимое появившейся коммунистической партией, так называемого Союза спартаковцев, его подавило не столько социал-демократическое правительство, сколько многочисленные реакционные воинские союзы, создавшиеся после войны. Именно эти люди убили Карла Либкнехта и Розу Люксембург, о которых Кесслер пишет с заметной симпатией. Вообще Кесслер был левый, сторонник демократического социализма, недаром его называли красным графом. В общем шла самая настоящая гражданская война. А в 20-м году произошел военный путч под руководством генерала Каппа – что-то вроде российского ГКЧП, так же быстро сошедший на нет. Всё это происходило на фоне послевоенной разрухи и нищеты, усугубляемых жестокими условиями Версальского мира – этой, как говорят многие специалисты, самой большой в мировой истории дипломатической катастрофы. Он породил в Германии негативное отношение к Западу, странам-победительницам в первой мировой войне, на чем и сыграл позднее Гитлер. В общем, было не до искусства, даже такому эстету, как Кесслер.

Он пишет в дневнике 5 февраля 1919 года:

Диктор:“Утром я посетил студию Георга Гросса в Вилмерсдорфе. Он показал мне большую политическую картину – “Германия, зимняя сказка”, в которой разоблачает бывшие правящие круги и столпов прожорливого, хамского среднего класса. Он хочет стать немецким Хоггартом, намеренно реалистическим и дидактическим: проповедовать, улучшать, предлагать реформы. Искусство как таковое не интересует его вообще. Я сдержанно отреагировал на это, напомнив, что искусство не следует обременять задачами, которые можно решить другими средствами”.

Борис Парамонов: А вот что он пишет о том же Гроссе несколько позднее 7 июля 1922 года:

Диктор: “Провел день с Георгом Гроссом. Посвящая свое искусство описанию отвратительного буржуазного лицемерия, он тайно носит в себе идеал красоты, как если бы считает, что это клеймо позора. В своей графике он с фанатической ненавистью изображает антитезис своему идеалу, скрываемому от посторонних глаз как некая священная тайна. Его искусство - война на уничтожение всего того, что непримиримо с этим его идеалом, с поклонением некоей прекрасной даме. Вместо того, чтобы быть ее трубадуром, он выступает в роли воинственного рыцаря. Только в живописи, в красках эта его тайна проступает наружу”.

Борис Парамонов: У меня есть один методологический прием: когда мне попадается тот или иной текст о двадцатых годах прошлого века, я всегда сравниваю сказанное с тем, что писал Илья Эренбург в книге “Виза времени” - о тех же двадцатых. Эренбург в одной статье “Визы времени” пишет о Георге Гроссе – один к одному то, что говорит Кесслер. А раз два человека, заведомо незнакомых, говорят одно и то же – значит, так оно и есть.

10 января 1920 Кесслер записывает в дневнике:

Диктор: “Сегодня мирный договор был ратифицирован в Париже. Война окончена. Ужасная эра начинается в Европе, собираются грозовые тучи, и нас ожидает взрыв еще более ужасный, чем прошедшая война. В Германии все признаки растущего националистического экстремизма”. Борис Парамонов: Весь последующий дневник Кесслера – не исключительно, но преимущественно об этом. Конечно, он иногда ездил в Париж несколько развлечься, повидаться со старым другом Майолем. Есть забавный рассказ, как он пригласил Майоля погостить у себя в веймарском доме с его молодой двадцатилетней натурщицей, и она его совершенно истощила, как объяснил это чуждому женщинам Кесслеру его веймарский дворецкий. Майолю было тогда 67 лет. Или как на приеме в советском посольстве Чичерин, тогдашний нарком иностраных дел, человек тех же пристрастий, что и Кесслер, удивил гостей вереницей мальчиков-пажей, одетых в старинные ливреи зеленого цвета. Или опять в связи с Майолем. Кесслер устроил прием и пригласил среди прочих знаменитую тогдашнюю танцовщицу негритянку Джозефину Бэйкер. Ее попросили станцевать, но она застеснялась: всегда танцевала голая, а тут присутствуют светские дамы. Но вот она увидела в доме Кесслера скульптуру Майоля, остановившись перед ней, долго ее рассматривала – и вдруг заплясала вокруг нее. Недаром же Кесслер называл искусство Майоля языческим. Еще одна история, о которой нельзя умолчать. Кто-то рассказал, как Анатоль Франс в одном обществе встретился с Эйнштейном – и совершенно с ним не разговаривал, да и тот помалкивал. Кесслер на это сказал: а о чем Иегове говорить с Вольтером?