Борис Парамонов - Борис Парамонов на радио Свобода -январь 2012- май 2013

Куда как интереснее те страницы дневника, где Кесслер говорит о встречах и беседах с Майолем в его имении Марли. Тут что ни разговор – то страница истории искусств. Кесслер не раз говорил Майолю, что его искусство по сравнению с тем, что делает Роден, – ход в некую здоровую архаику, что Роден по сравнению с ним – декадент. Это подтверждал и сам Роден, говоривший Кесслеру, что статуи Майоля – это то, что выкапывают из пластов архаической Греции.

Сам Майоль рассказывал Кесслеру, как он, обучаясь искусству, уже пришел в отчаяние в среде академических школ, но увидев работы Гогена и Сезанна, понял, что спасен. Самое интересное в разговорах с Майолем – здоровая реакционность, лучше сказать традиционность, последнего. Он был сторонником французских почвенников Барреса и Марасса. Наше время губит искусство, говорил Майоль: здоровый крестьянский парнишка, выучившийся грамоте, стремится убежать из деревни и стать мелким чиновником в провинциальном городе. Современное искусство таково, говорил Майоль, что, насмотревшись на него, хочется стать дикарем. Это примерно то, что в России говорили Константин Леонтьев и сам Лев Толстой.

Вообще основной тон разговоров Кесслера с выдающимися художниками – это глубокое неприятие буржуазной эпохи культуры, острое понимание, что эта эпоха эстетически бессильна. То же самое, что Майоль и Роден, в записях Кесслера говорил Дега, опять же нажимая на то, что искусству мешает современное унифицированное образование, всеобщая грамотность. Это протестанты и евреи, с их тягой к образованию, губят культуру, говорит у Кесслера Дега. Впрочем, художник не понравился Кесслеру: он похож то ли на выжившего из ума, хотя и безобидного деда, то ли на гневливого младенца.

Сенсация, произведенная русским балетом, потому и была сенсацией, что показала возможности художественной архаики. Хотя нельзя забывать, что “Весна священная” Стравинского на премьере провалилась. Деталь, драгоценная для историка: финал балета на музыку Дебюсси “Послеполуденный отдых фавна”, где Нижинский ложился на покрывало нимфы, вызвал возмущение. Но на втором спектакле Нижинский просто опустился на колени – и сорвал бурные аплодисменты.

Майоль говорил о Нижинском: это чистый Эрос. Дягилев высказал сомнение в возможности скульптурной трактовки некоторых позитур Нижинского. Майоль: никаких поз, это сам Бог.

Еще одна черточка из богатейшего материала Дневников. Галерист Вайяр показывал работы Пикассо из его «негрского» периода, вдохновленного африканскими ритуальными масками. Художник Боннар выразил скептическое к ним отношение. Тогда Вайяр поставил рядом портрет Ван Гога. “Вот теперь Пикассо стал лучше!” – воскликнул Боннар.

Сам Кесслер, размышляя об упадке искусства в буржуазную промышленно-техническую эпоху, не только в том видел причину такого упадка. Он вспоминал в связи с этим христианство. Вот очень важная запись в дневнике от 11 мая 1908, сделанная во время путешествия в Грецию:

Диктор:“Может ли наша культура, не разрывая со своим прошлым (христианством), найти позицию, на которой можно сказать да страсти, наготе, радости жизни и сохранить при этом чистую совесть, как это было у греков? Может ли сама фигура Христа трансформироваться таким образом, чтобы не быть препятствием на таком пути? Некоторые мистики думают, что это возможно. В любом случае это фундаментальная проблема нашей культуры, ибо силы страстей могут ее разрушить, если не поставить их на службу самой культуре. Новая победа аскетизма сделалась почти невозможной ныне. Речь идет не о маскарадах в греческом роде, но скорее о том, чтобы культура в целом обрела путь к нагой красоте и счастью. И незачем моральные муки, сознание вины, покаяние, потому что все эти чувства уже не могут питать культуры, как это они делали в средние века, но только коверкать жизнь и мучить людей. Как прежние порядки были разрушены несчастьями людей, лишенных чувственной радости, так наша жизнь будет преобразована людьми, сознающими свое право на чувственную радость и сильные переживания”.

Борис Парамонов: Этот эстетический пассеизм, вполне понятный в высококультурном утонченном человеке, сталкивался, однако, с иными внушениями, идущими как раз от нового промышленно-технического века. 19 октября 1906 года Кесслер записывает очень интересную беседу с Вальтером Ратенау, говорившим, что главное направление современной культуры дается техникой, и отсюда же нужно ждать новую эстетику. Интересно, что сходные мысли приходили самому Кесслеру. Так, 26 ноября 1907 он записывает: