Борис Парамонов - Борис Парамонов на радио Свобода -январь 2012- май 2013

Александр Генис: Конечно, раз уж мы справляем юбилей книги, будет только уместным послушать ее автора:

Борис Парамонов: Итак, Бердяев пишет:

"В наше время "реакционным" нужно признать возврат к тем началам новой истории, которые восторжествовали окончательно в обществе 19 века и ныне разлагаются. Старый мир, который рушится и к которому не должно быть возврата, и есть мир новой истории с его рационалистическим просвещением, с его индивидуализмом и гуманизмом, с его либерализмом и демократизмом, с его блестящими национальными монархиями и империалистической политикой, с его чудовищной индустриально-капиталистической системой хозяйства, с его могущественной техникой и внешними завоеваниями и успехами, с безудержной и безграничной похотью жизни, с его безбожием и бездушием, с разъяренной борьбой классов и социализмом как увенчанием всего пути новой истории".

Как видим, почти всё перечисленное здесь Бердяевым – кроме разве что национальных монархий, - для нас, теперешних, это чистый позитив. Другое дело, что мы, современные люди, - особенно, русские, советские – никак не можем представить себе, что демократический строй или материальный избыток могут быть представлены критически.

Александр Генис: Не согласен! Как раз нынешние россияне легко могут так думать, и думают. Примеры в словаре ненависти: демократия – это «дерьмократия», либералы – это «либерасты», а капиталистическая экономика – ненавистные олигархи.

Борис Парамонов: Да, но Бердяев не был нынешним россиянином, да и европейцы тогда были готовы прислушаться к такой критике, отсюда оглушительный успех его книги. Бердяев ведь не только пророчил, но и делал выводы из текущей современности. Был, например, налицо кризис парламентаризма. Самым в этом смысле заметным событием стал итальянский фашизм, Муссолини, тщившийся создать так называемое корпоративное государство.

Александр Генис: Наверное, надо напомнить, в чем тут различия.

Борис Парамонов: Парламентская демократия создается выборами, всеобщей подачей голосов, как говорили в старину, но что такое голос избирателя, кто такой сам этот избиратель? Это абстрактное арифметическое число, в голосе избирателя нет самого его голоса, нет живого человека, так или иначе культурно и социально определенного. А идея корпоративного государства – основать выборный (или даже назначаемый орган) на основе представительства конкретных социальных групп: вот группа промышленников, вот группа рабочих, вот крестьяне, вот люди свободных профессий. И к Муссолини, взявшегося организовать такое корпоративное государство, в Европе отнеслись с интересом, ему сочувствовали такие, например, люди, как Бертран Рассел.

Александр Генис: И Черчилль одно время. Во всем этом, как раз, звучит тоска по Средневековью, патриархальная утопия с ее цехами, ремесленниками, одушевленному ручному труду вместо бездушного машинного. В эстетике это началось еще с британских прерафаэлитов. Политика в этом отношении шла за эстетикой.

Борис Парамонов: Вот видите. Интересно было попробовать. Но как всегда в таких случаях: пусть лучше пробуют другие, а мы посмотрим.

Но Муссолини в «Новом Средневековье» Бердяева – это, скорее, маргиналия. Главный его интерес связан с русской революцией, с ее общекультурным уроком. И вот тут у Бердяева присутствует главный парадокс. Он считает урок русской революции поучительном не только в негативном смысле, но и обнаруживает тут некую перспективу. Для него это свидетельство кризиса секулярного духа современной культуры, некий парадоксальный поворот в сторону религиозного сознания. Ведь главный признак Средневековья – оно религиозно. Тут опять дадим цитату:

«Религия опять делается в высшей степени общим, всеобщим, всеопределяющим делом. Коммунизм это показывает. Он отменяет автономный и секулярный принцип новой истории, он требует "сакрального" общества, "сакральной" культуры, подчинения всех сторон жизни религии диавола, религии антихриста. В этом огромное значение коммунизма. В этом он выходит за пределы новой истории, подчиняется совсем иному принципу, который я называю средневековым. Разложение секулярного гуманистического царства и есть конец безрелигиозной эпохи нового времени и начало религиозной эпохи, эпохи нового Средневековья".

Вопрос к вам, Александр Александрович. Вам этот текст не напоминает другой, из другой книги, которую мы часто обсуждаем и которой вместе восхищаемся?