Борис Парамонов - Борис Парамонов на радио Свобода- 2006

Перламутровые пуговицы на цветном жилете. Это человек до смешного плохого тона.

Краски своего костюма и свой местечковый романтизм он переносит на картины.

Он в картинах не европеец, а витебец.

Марк Шагал не принадлежит «культурному миру».

Он родился в Витебске, маленьком провинциальном городишке (…)

Так вот, витебские мальчишки все рисуют, как Шагал, и это ему в похвалу, он сумел быть в Париже и Питере витебцем.

(…) я помню, что в Европе все – европейцы по праву рождения.

Но в искусстве нужен собственный запах, и запахом француза пахнет только француз.

Тут мыслью о спасении мира не поможешь».

Вот и хорошо, что Россия больше, кажется, никого спасать не собирается, равно как и громить. А в Москве даже открылся ресторан «Шагал». Я в нем побывал. Он сделан точной копией провинциальной гостиной того же Витебска: столы под бархатными скатертями, фотографические альбомы, даже патефон со старинным раструбом на столике, покрытом вязаной салфеткой. Абажур, естественно. Водка подается «Бердичевская» - но это уже их другой оперы. Вообще же всей этой буколике сильно вредит автоматчик, открывающий дверь посетителям.

Шагал в связи с русской выставкой в Нью Йорке потому еще вспомнился, что есть в этом городе свой собственный, не хуже витебского. Вуди Аллен, конечно. Витебск в его случае называется Бруклин. Американцы говорят: нет в мире пути длинее, чем путь из Бруклина в Манхеттен. Вот этот путь проделал Вуди Аллен, и один из лучших его фильмов недаром называется «Манхеттен».

В Манхеттене и начался искус Вуди Аллена. Что-то вроде квадратуры круга он принудил себя решать: как оставаться Вуди Алленом, перебравшись в Манхеттен из того, что называют здесь «Борщ Белт»? Это окрестности штата Нью Йорк, излюбленное место небогатых горожан, проводящих здесь летние отпуска. Соответствующие развлечения им предлагаются, эстрадные номера, конферансье, которые тут называются «стэнд ап комидиенс», в общем так называмый энтертейнмент, то есть развлечения – понятие по определению противоположное высокому искусству. Борщ Белт – стартовая площадка многих королей шоу бизнеса в Америке. И Вуди Аллен оттуда вышел, из этого летнего бруклинского филиала. Он Манхеттен завоевал, оставаясь в маске простоватого бруклинца: человека, привечаемого за талант, но постоянно спотыкающегося на тернистых асфальтах Пятого и Парк Авеню. Борщ – он и есть борщ, а на Парк Авеню положено кушать иранскую икру.

Вопрос: имеется ли у этой икры эквивалент в искусстве?

Вуди Аллен не раз пытался выйти из своей маски симпатичного интеллигентного невротика. Самый прямой для этого способ – вообще не сниматься самому в своих фильмах. Ибо в собственном облике он слишком узнаваем, очень уж жестко запрограммирован на одну-единственную реакцию зрителя: смех. Комик хочет покончить с комедией, принесшей ему успех и узнаваемость. Это нелегкая задача. Когда Вуди Аллен делает фильм без себя как актера, получается добротный, но как бы и безликий, неалленовский кинематограф. Фильмы этого ряда – например, «Сентябрь» или «Интерьеры» - недурны, но их с тем же успехом могли сделать, например, во Франции.

У Вуди Аллена давно не было в кино крупного усспеха – такого, как «Эни Холл», или «Зелек», или тот же «Манхеттен». Даже «Ханна и ее сестры». Последний фильм, о котором оживленно говорили, был «Преступления и проступки», но ведь с того времени чуть ли не десять лет прошло (если не больше). Мне понравился также один из последующих «Пули над Бродвеем» - изящная притча на тему гения и злодейства в искусстве. А «Преступления и проступки» был очень хороший фильм, в котором Вуди Аллену действительно удалось выйти из себя, сохранив при этом привычный облик невротического неудачника.

Рецензенты, которые хотят похвалить нынешний фильм – «Матч Пойнт» - всё время сравнивают его с предыдущей удачей – «Преступлениями и проступками». А.О.Скотт пишет в Нью-Йорк Таймс:

«В «Матч Пойнте», наиболее удовлетворительном фильме Вуди Аллена более чем за десять лет, режиссер снова сообщает дурные новости и мрачное содержание подносит в добротной, красиво шуршащей упаковке. Он искусно играет с публикой, уводя ее туда, куда она меньше всего ожидала. Его трюк – слово, зачастую синонимичное с искусством – в том, что он движет свою историю в неспешном ритме хорошо сделанной пьесы. Сравнение с «Преступлениями и проступками» возникает неизбежно, но философский багаж нынешнего фильма лучше упакован и крепче прошит по углам».