Борис Парамонов - Борис Парамонов на радио Свобода- 2006

На Павлике стоит остановиться, даже если его не было, даже если это выдумка большевиков: выдумка, как известно, особенно характерна в манифестации бессознательных импульсов. Мы помним, что за этот сюжет брался великий Эйзенштейн в фильме «Бежин Луг», который уничтожили по приказу Сталина. Он брал тему в аспекте Бога-Отца и Бога-Сына: мифическое наполнение сюжета максимально. Но в самом ли деле советская история — попытка отцеубийства, повлекшая за собой массовое убиение сыновей, новое избиение младенцев? Достаточно ли понимать большевицкий террор и нечто большее — разрушение живых тканей бытия — в символике сверхличного инцеста, коллективного Эдипова комплекса? Может быть, это разрушение нужно видеть проявлением не противоестественного тяготения к матери-земле, к родине — а как еще более противоестественную ненависть к ней? И может быть, этот инцест был инициативой преступной матери, мачехи Федры, воспетой Цветаевой? И в таком случае отношение мать — сын порождают со стороны сына ненависть.

Не есть ли советская, а то и русская история в полном объеме такое выражение ненависти русского человека к матери-родине? Стремление покончить с ней? Разрушить ее? Избавиться от нее?

Если сделать такое допущение (а согласитесь, что факты русской истории позволяют это сделать), то чем ее, эту ненависть, объяснить? Неоднократно указывалось, что главная трудность России — в ее громадных пространствах; эффектная формула Бердяева: «Россия стала жертвой своих пространств». Но и до Бердяева писали об этом, например Б.Н.Чичерин. Русский человек убегал от власти, благо было куда, а власть его всё равно догоняла, прикрепляла к службе, к податям, крепила к земле. Но эту «крепость земле» можно понимать не только как исторический факт определенной эпохи — можно видеть в самих этих словах основную метафору русской истории. А такую крепость, такое прикрепление можно только возненавидеть. Бесконечность России не освобождает тело, тем более дух, а рождает некий космический ужас, вроде того, что испытывал Паскаль, глядя на звездное небо. Россия вызывает агорафобию — но и клаустрофобию одновременно.

Славянофилы говорили о государстве и земле как двух полюсах русской жизни: всё зло ее связано с первым, тогда как земля (в их терминологии — строй народного быта) есть источник всяческих надежд. Но земля в России должна пониматься прежде всего именно как земля — физическое бескрайнее пространство. И убегали — на край, на окраину, на Украину, ставшую в этом контексте символом русской свободы. Такую громаду трудно, невозможно организовать, - можно только насильственно скрепить. Да, Россия — мать, куда от этого денешься, — но злая мать, мачеха.

Вот образ русской истории в образах матери и дитяти, как видит это поэт:

Пиршество матерей,

богатырш на кургане

в броне до бровей,

в рукавищих могучих

душивших поганых детей

Богатырши-Микулишны

пьют, а не плачут

А придут супостаты –

в атаку поскачут

На конях в рукопашный

без страха, сомнений и мук

И заплачет зазряшный

сопливый малыш Почемук

Это стихи петербургского поэта Сергея Стратановского, написанные еще — или уже? — в советское время, но дающие архетипический, то есть довременной, образ матери-воительницы, устрашающей амазонки. В России, можно сказать, такой матриархат сильно задержался. В этих терминах Ленин и Сталин — не сыновья, поднявшие бунт против предвечного Отца, на манер таких сыновей в первобытной орде, а скорее некие Матери — устрашающий образ подземного царства. Не убиение матери сыновьями происходит в коллективных глубинах русской психеи, а поглощение, пожирание сыновей Матерью-Землей — и бунт против этой Великой Матери в самом ее чреве, убиение матери, а не отца сыновьями, бунт Тезея против Федры, сыновей против мачехи России.

Такой коррекции, как кажется, следует подвергнуть наводящую на мысли статью Михаила Эпштейна.

Source URL: http://www.svoboda.org/articleprintview/131593.html

* * *

[Женщина приходит к власти] - [Радио Свобода © 2013]

Пятое ежегодное послание президента Буша Конгрессу, которое страна выслушала на прошлой неделе, содержало строку, о которой теперь все говорят. Впервые Буш признал существование, как он выразился, «болезненного привыкания американцев к нефти, особенно — заграничной». Критикуя эту патологическую зависимость (президент употребил термин из словаря нарколога — «addiction»), Буш наметил и план освобождения от пагубной привычки, который, однако, показался его критикам явно несовершенным. Сейчас все газеты полны контрпредложениями — от технологических советов автомобилестроителям, до утопической, на мой взгляд, перспективы тотальной победы общественного транспорта над личным. Есть тут и по-настоящему радикальные идеи, призывающие к такому перераспределению власти, которое передаст бразды правления из мужских рук в женские, лучше нас умеющих беречь Землю-мать и ее ресурсы.