Неизв. - Дай Андрей Поводырь в опале.

Так что Федор Егорьевич радоваться должен был, а он, едва порог кабинета пересек, принялся меня упрекать, что его в столицу не пускают. И вот ведь, что особенно отвратительно! Эти дипломаты - такие сволочи! Нет, чтоб выматериться по-русски, от души, напряжение снять, грамм сто чего-нибудь крепкого "за здоровье мудрых министров" хлопнуть и начать затылок чесать, как нам вместе из этой ситуации выходить! Куда там! Он такой словесный лабиринт выстроил, что я понимать-то понимал, как меня совершенно цензурными словами с навозом и глиной перемешивают, но даже придраться не к чему! В общем, я барона за дверь выставил, и громогласно конвою приказал, этого господина больше и на порог не пускать.

Он, надо отдать фон Фелькерзаму должное, следующим же днем целое письмо с извинениями прислал, но лично явиться не посмел. А ну как мои казачки, и правда, действительного статского советника с крыльца спустят? Вот где позор-то!

Но, как в той хорошей песне поется: "мы их в дверь - они в окно". Хитрый дипломат, хоть его никто и не приглашал, явился в обществе прокурора. Дескать, посчитал, что его присутствие на обсуждении вопросов, связанных с переселением, вполне уместным.

А я не стал спорить. И ссориться не хотелось. Легко мог его понять. Вспомнить, как же плохо мне было в его ненаглядных столицах, как хотелось домой, в Сибирь. Как бесила каждая проволочка. В памяти еще не поблекло то, как здорово этот барон мне в Барнауле помог, и была надежда, что он осознавал простую связь между скорейшей организацией массового переселения датчан и датой его возвращение в "цивилизацию".

С юридической же точки зрения сложности были и у иностранных граждан и у наших крестьян. С одной стороны, как я уже, наверное, не раз говорил, указ Министерства государственных имуществ от 20 апреля 1843 года "Об организации переселения в связи с освоением Сибири" так никто и не отменял. С другой, в новом, напечатанном и разосланном еще в прошлом, 1864 году, но вступившем в силу с 1865 года, Кодексе Законов и Уложений Российской Империи, прямо значилось, что крестьянин не имеет права без получения разрешения земского старосты и полицейского начальника, оставить свой надел и двинуть за счастьем за Урал. Такие, самовольные путешественники приравнивались к бродягам, и могли, в случае, если станут упрямиться, однажды оказаться и на каторге.

Поэтому царский Манифест о дозволении вольного переселения на Урал, в Западную Сибирь и на Алтай, очень ждали не только мы с графом Строгановым, но и, как ни странно - горные начальники. По сведениям жандармов, на Кабинетских землях скопились уже более десяти тысяч человек, пришедших из России. Их и выслать не было никакой возможности, и на землю поселить - права не имели. Пока же все эти люди бродили по деревням, попрошайничали, пробовали батрачить, а иногда, наверняка, и приворовывали. Некоторые, те, что по смекалистее, самовольно распахивали куски целины в глухих местах, отстраивались, да и жили себе, не задумываясь о налогах и рекрутской повинности.

И, думается мне, таких поселений по моей губернии и горному округу много больше, чем представляется чиновникам. По-хорошему бы - отправить казачков с опытными следопытами, учинить дознание, да и сыскать этих самостийных новых сибиряков. Ну не может же такого быть, чтоб люди, целыми деревнями, сидели в глухой тайге, и не выходили хотя бы в церковь. Значит, и найти их можно. Только зачем? Чтоб, согласно букве закона, выпроводить их обратно на запад? Или чтоб помочь им хоть как-то? Так в моем положении, когда каждый человек на счету, выгонять - глупо, а помогать - опасно. Это я, людей сумевших прошагать четыре тысячи верст, преодолеть все преграды и препоны, не попасться полиции, найти подходящее место и сумевших обустроиться, настоящими героями считаю. А другому - они просто повод выслужиться, или на мою репутацию тень бросить.

В этом отношении с расселением было проще. Император уже подписал нужные бумаги. Существовал закон о гражданстве и барон фон Фелькерзам намерен был проследить за его неукоснительным исполнением. Так что тут мы никаких преград не видели.

Однако же существовал один неясный аспект. Это, большей частью, касалось тех их датских переселенцев, кто намерен был заняться крестьянским трудом. Дело в том, что они, как пребывающие в Империи, так сказать, на пятилетнем испытательном сроке, а де-факто оставаясь гражданами другого государства, на землеотвод могли не рассчитывать. Закон позволял им купить сколь угодно большой участок, но у меня были огромные сомнения, что беженцы были способны это сделать. Иначе, зачем бы им понадобилось тащиться через полземли в дикие местности в чужой стране?