Unknown: ПРЕВРАЩЕНИЯ ЛЕОНИДА ЛЕОНОВА

Если в 20-е годы Леонов решает проблему стихии и разума посредством персонификации в своих героях философских идей и путем столкновения этих идей (будь то религиозный дуализм Пчхова, мальтузианство Чикилева, купеческий рационализм Заварихина, либо партийный схематизм Аташеза), если темы «дна» и «босячества» рассматривались сквозь призму романтического идеализма, то в редакции романа 1959 года Леонов подвергает коренному пересмотру основные положения романа.

«Логика развития героев в философском романе – это логика мысли». Поведение героев определяют не социальные и биологические факторы, а идея, которая «внушена» им автором. И если идеи автора в процесс творческого развития претерпели изменения, это неизбежно приведет к изменению логики событий и мотивации поступков героев в романе. Именно это и произошло во второй редакции «Вора» со многими персонажами произведения.

Безнравственные поступки многих героев «Вора» силой художественного воображения автора представленные, как следствие нового социального уклада, вступают в противоречие с идеей христианской общности людей. Следовательно, виной такой трансформации сознания героев становятся социальные условия нового общества. В обстоятельствах 20-х годов двадцатого столетия в России эта идея могла показаться рациональной. Поэтому во второй редакции писатель дает новую трактовку поступков персонажей. Автор лишает своих герое романтического ореола и смещает акцент психологического анализа в область нравственной оценки их поступков. Здесь они выступают не как «жертвы новых товарно-денежных отношений, сформировавшихся в России», а как люди, лишенные нравственных и этических ориентиров, что ни в коей мере не противоречило идеологическим координатам социалистического общества.

Однако вторую редакцию «Вора» не следует рассматривать только как попытку автора реабилитироваться во мнении советской критики и советского читателя, либо как дань политической конъюнктуре. Вторая редакция романа – скорее взгляд писателя на проблемы, заявленные в первом варианте «Вора». Но под углом зрения поколения, воспитанного в новой социальной формации, поколения, для которого проблематика, поднятая в «Воре» первой редакции, могла бы показаться отвлеченной, не отвечающей духу нового времени.

Психологическая мотивация поступков героев «Вора» 50-х совершенно противоположна той, что заявлена в первой редакции романа. Векшин – это уже не романтический герой, способный мыслить категориями вселенского масштаба, а человек, трагически не успевающий за ускользающим от него временем, обыкновенный вор, который тяготиться своим праздным времяпрепровождением. Доломанова – мелко мстительная и эгоистическая особа, чуждая сострадания к близким людям. Фирсов из восторженного «летописца» Благушинской вольницы становится строгим судьей поступков своих героев. Пчхов теперь более осторожен в оценках перспектив прогресса и его негативного влияние на развитие страны. Образ Чикилева уже оформлен как образ кондового советского мещанина, который уверен в том, что люди, подобные ему, необходимы во все времена и при любом социальном укладе общества. Яркая индивидуальность всех героев из «Вора» первой редакции, будь то Анатолий Араратский и Агей, Таня Векшина и Санька Велосипед, во второй редакции ретуширована общим тоном. Все это – «вчерашние» люди. Полифонию звучания авторской мысли подменяет монотонный мотив о бессмысленном существовании отщепенцев нового социального уклада. И возникает закономерное впечатление, что на страницах книги намеренно размещена галерея отрицательных персонажей, штампованных по единому клеше. Во второй редакции роман становится в идеологическом плане более выдержанным, в эстетическом – менее ярким. Могла ли удовлетворить Леонова, очевидно, ставившего своей художественной задачей не простую реанимацию романа, дабы «подогреть» интерес искушенного читателя к своему творчеству, а пытавшегося возобновить и продолжить диалог на важнейшие для него «проклятые» вопросы, могла ли его удовлетворить подобная подмена? Очевидно – нет. Его эстетические пристрастия остались неизменны со времен ранней молодости, о чем можно судить по многочисленным публицистическим работам писателя. Мастерство ремесленника слова было отшлифовано десятилетиями кропотливого труда. О чем свидетельствуют даже многие переписанные страницы «позднего» «Вора». Но внутренняя независимость художника от внешних обстоятельств жизни – не тот ли это дар, который прилагается к таланту свыше? И не об этом ли говорил Фирсов из первой редакции «Вора», да, по существу, и все герои Леонова, открыто, в полный голос обсуждавшие старые-новые истины?