Unknown: ПРЕВРАЩЕНИЯ ЛЕОНИДА ЛЕОНОВА

С расстояния десятилетий, отделяющих нас от того времени, остается лишь посочувствовать начинающему автору, попавшему под перекрестную критику ангажированных литераторов, так, в сущности, и не разобравшихся в глубине замысла произведения, литераторов, чьей задачей явилось, в первую очередь, выявление ремесленного мастерства автора, «политической» целесообразности произведения, в ущерб идеалам, заявленным молодым Леоновым. В сущности, любой форме власти, религиозной, литературной, политической – во времена Достоевского все же менее деспотичной, чем во время написания Леоновым своего романа, – противопоставлялась нравственная свобода духа.

Л. Леонов дистанцировался от резких высказываний критики в адрес своих первых произведений, а зачастую недвусмысленно заявлял о приоритетах своего творчества: «Люблю Ф. М. Достоевского со всеми вытекающими из сего последствиями».

Однако в советской стране, во времена нетерпимости и всеобщей подозрительности, когда одной статьи в печати было достаточно, чтобы перечеркнуть не только литературную карьеру, но и человеческую жизнь, художнику, обладающему яркой творческой индивидуальностью, надо было быть крайне осторожным в выражении своих художественных взглядов.

Произведения Л. Леонова 30-х годов по тематике отвечают запросам современной ему литературы. Его имя постоянно «на слуху» в литературной критике. Но в Леонове словно бы действительно «сидит какой-то интеллигентский анархист».

5 мая 1994 года в интервью газете «Правда» Л. Леонов признался, что осенью предвоенного года, т. е. сразу после дискуссии по «Метели», ему пришла «мысль об ангеле, командированном Богом на Землю в нашу жизнь». Признание это лишний раз указывает на строй мысли писателя, не раз настойчиво возвращавшегося к теме творческих приоритетов.

В 20–30-е годы попытки рассматривать построения леоновских сюжетов, композиции его романов, отыскивать логику поступков его героев с рационалистических позиций приводили в лучшем случае к непониманию писателя. Ибо психологическая кривая поступков человека, в данном случае поступков литературных героев Леонова, зачастую не поддается рациональному объяснению. К тому же, выбирая полем действия своих романов современность, Леонов выносит решаемые им задачи за конкретные временные рамки. Вполне возможно, что опасение быть вновь не понятым критиками и привело к такому большому разрыву во времени между обеими редакциями «Вора», а впоследствии – между ними и «Пирамидой». Казалось бы, «Русский лес», роман, который советская критика отнесла к самым значительным произведениям Леонова, и должен был положить конец дискуссии о «творческих заблуждениях» писателя. Но Леонов снова становится свидетелем смены эпох. Это был «…период бурного роста общественного самосознания, крупных сдвигов в социальном и нравственном статусе общества, расцвета романтических по тональности и максималистских по этическому пафосу умонастроений. В литературе чрезвычайно усилились гуманистические акценты, обострилось внимание к человеческой индивидуальности, приобрели особую роль различные виды лирической прозы, наметилось тяготение к общей субъективации повествовательных форм, исповедальности, условности и т. д.» – пишет В. Ковский. Появляется новая генерация литераторов, чья молодость пришлась на период Великой Отечественной войны, писателей, способных критически осмыслить недавнее прошлое страны. «В окопах Сталинграда» В. Некрасова, «Один день Ивана Денисовича» А. Солженицына, «Жизнь и судьба» В. Гроссмана – работы, опубликованные в разное время и имевшие разную литературную судьбу, стали вехами литературной жизни СССР, отражая ту интеллектуальную атмосферу, которой дышала читающая публика. Именно во второй половине 50-х Леонов возвращается к самому сложному своему произведению – он переписывает роман «Вор», который в переработанном варианте выходит в свет в 1959 году. Вторая редакция «Вора» вновь не имеет безоговорочного успеха. В вину писателю ставятся прежние «ошибки». В своей монографии З. Богуславская пишет: «…автор, кажется, умышленно изолировал себя от социальных процессов, идущих в стране». По-прежнему стрелы критиков направлены и на первую редакцию романа: «Усиливающееся влияние Достоевского объясняется исторически. То был сложный период НЭПа. Не разобравшись в его сущности, писатель пессимистически оценил действительность и у Достоевского нашел созвучное своим настроениям». Много позже вырабатывается более взвешенный подход к проблематике, поднятой Леоновым в «Воре», и к художественным принципам ее решения. Возникает новый взгляд и на перекличку Леонова с Достоевским. «Герои Достоевского обладают различным культурным уровнем и интеллектуальным развитием, но у нас никогда не возникает вопрос, дорос или не дорос герой до тех идей, которыми автор заставляет его мучиться».