Анатолий Андреев - Пустота

- Сколько у тебя их было?

- Больше ста, наверное.

- Сколько?!

- Девяносто девять, плюс-минус десять.

- Ты сволочь, Левушка.

- Да, ангел мой.

- Продолжай.

- Так вот, наступает период, когда ты начинаешь понимать, что отношения независимо от тебя выстраиваются по одной и той же заезженной схеме: за поэти­ческой интрижкой всегда стоят голые прагматические потребности, причем с обе­их сторон. Со стороны женщины: «Удивите меня, любезный Лев, я знаю, вы это можете. А то мне невыносимо скучно жить. Меня, такую загадочную и противо­речивую, мало кто способен удивить». Со стороны, гм, скажем, с моей стороны: почему бы нет, мадам (мадемуазель, коллега или кто там еще - какая разница?)? Силы у меня есть, времени в избытке, перспектив, слава Богу, никаких.

Таких женщин я называю «оконными барышнями». Они высматривают себе женихов и делают им смотрины.

- Они раскрывают тебе окно, и ты лезешь к ним в терем?

- Приблизительно так, моя прелесть.

- Значит, тебя можно было назвать «оконным витязем»?

- Такой этап в развитии мужчины неизбежен.

- Продолжай.

- Слушаю и повинуюсь. Далее, по схеме, следует развитие отношений - розо­вый период ухаживаний, где-то до двадцатой-тридцатой женщины пленяющий постоянной новизной. Встречи, долгие беседы (луна, соловьи, ночные фонари - рассматриваются любые варианты), флирт, непременное произведение неизглади­мого впечатления, можно-нельзя, ни да ни нет - наконец, постель.

Тут, по идее, и должно бы все начаться. Но этот пик всегда становится началом скорого конца. Почему?

Потому что за всеми этими «оконными» отношениями - пустота. Заполнение жизни любовной романтикой происходит из голого прагматизма, если разобрать­ся. Начинаешь ненавидеть любовь и все ее проявления.

И вот однажды утром мадам или мадемуазель, не суть, видит в моих глазах потухшие искорки. Золу. Пепел. Ее поведение тут же меняется, ибо я на ее глазах превратился в отработанный материал. Я перестал ее ежедневно удивлять, пере­стал приносить пользу - то есть доставлять удовольствие. Выражаясь языком прежних отношений, мадам испытывает разочарование. Глубокое. «Звони». «Ко­нечно, дорогая».

Вот почему в брак надо вступать вовремя - в самый что ни на есть розовый период. Не успел - опоздал. А успел - нажил себе проблемы...

Двадцать-тридцать женщин - это и есть розовый период в жизни мужчины. После этого начинаешь резко экономить на этапе ухаживаний. В принципе, все начинает измеряться часами, если не минутами.

Однако здесь уже и контингент иной. Быстро и без проблем, как правило, до­стаются только те, кто и даром не нужен. Поэтому порой приходилось вспоминать о пройденном этапе: без этого никуда. Приходилось корчить принца, заинтересо­вывать. И проклятая схема работала без сбоев. Жизнь превращалась в схему.

- Я в твоей схеме очень розовая девочка, не так ли?

- Ты женщина, которая сломала мою схему. Ты не вписалась в нее. Я уже почти перестал ждать, когда же это произойдет. Мне стало казаться, что такого просто не может произойти, что схема - это закон.

- А может, теория схемы - это тоже элемент ухаживания? Ведь это очень силь­ный и неожиданный аргумент. Неотразимый комплимент на научной основе. Дол­жен подкупать каждую девушку. Быстро и надежно. В одну минуту делает девуш­ку эксклюзивной. Все «такие», а она - «не такая». Так сказать, технологическое совмещение первого и второго этапа. Ты довел науку ухаживания и совращения до совершенства. До свинства.

- Любовь моя...

- Тысяча извинений. Извини... Я тоже тебя ревную. Неизвестно к чему и к кому. Я действительно сломала твою схему?

- Ага. Как террористка. Пробежала, хвостиком вильнула, она упала и разби­лась.

- Я ее вывела из строя навсегда?

- Смысловые схемы не поддаются починке, моя радость. Это же не утюги. Надо обзаводиться новой.

- Какой же ты все-таки монстр. Какой кошмар! Я не хочу, чтобы меня так препарировали. Я хочу оставаться загадочной, прежде всего для самой себя - ты слышишь? Да, вот такая я дура. Дай мне слово, что ты не будешь объяснять мне мои поступки. И свои тоже. Нет, свои объяснять ты должен.

- Я буду стараться объяснить все на свете. Но я не Господь Бог, если тебя это утешит. В чем-то я буду ошибаться.

- Ты не Бог, конечно. Ты... опасней. Поэтому мне тебя и жалко. Иногда. Но потом во мне быстро начинает шевелиться любовь. Вот тут. Что ты делаешь с про­стой девушкой? Ты не играешь со мной?

- Я тебя люблю.

- Зачем я, такая обычная, тебе, такому необычному?