Анатолий Андреев - Пустота

Голос Будды сменили короткие нудные гудки. Кстати, слушать их было прият­нее, нежели мадам Державную. Только трубка знает, как грязно думал я в этот мо­мент о Будде, таких, как она, о подвернувшемся мне под руку муже Веры, о моей паршивой судьбе, об олигархах, Али-Бабе, о самом себе и целом свете ублюдков, способных только бесконечно воевать, но не способных познавать себя.

Что ж, программа и учебное пособие написаны. Почему бы теперь не прирезать курицу, которая снесла положенное количество золотых яиц?

Слишком много золота - это девальвация. В услугах прелестной курицы уже никто не нуждается. Все логично. Займите кресло, пан Седлухо! А еще говорят, что свято место пусто не бывает; по-моему, оно только пустым и бывает.

Святое - значит, пустое.

В этот момент раздался звонок в дверь. На пороге стояла великолепная Вера, сияющее лицо которой в мгновение ока потухло.

- Что случилось? - сразу спросила она.

- Вера, понимаешь, Вера...

Меня потрясла перемена, которая произошла с ней со скоростью света.

Никакой игры. Чистое светлое чувство ко мне. Мой мгновенный порыв к ней. Она обняла меня, и я заплакал, в то же время отчетливо представляя себя персо­нажем, с глубокой иронией наблюдающим со стороны за всем происходящим. Я упорно не верил тому, в чем был абсолютно убежден.

- Чего ты хочешь? Чего ты добиваешься - ото всех и от меня? - спросила Вера, внимательно выслушав мой монолог, подслушанный Буддой. Я повторил его спе­циально для Веры: из вежливости. Кроме того, боюсь, у меня не было выбора.

- Сам толком не знаю.

- Они же съедят тебя, разорвут на мелкие кусочки! Это же вампиры! Крокоди­лы! А я - замужем. Я действительно замужем. И это не моя прихоть, а моя судьба. Понимаешь?

- Ты будешь иногда вспоминать обо мне, разорванном на мелкие кусочки?

- Перестань. Я серьезно.

- И я серьезно. Будешь?

- Буду. Легче стало?

- Нет. Тяжелее.

Она засмеялась и бросилась целовать меня.

- Подожди, - сказал я и отстранил ее от себя. Из ее глаз напрочь исчез серый фон, они светились мягким светом, льющимся из морского простора.

- Я люблю тебя, - сказал я.

- Я тебя тоже люблю, - просто ответила Вера.

- Нет. Пожалуй, я тебя обожаю.

- Я тебя тоже.

Еще я хотел сказать, что не могу жить без нее, и в этот момент я бы не солгал. Уже разведанные запасы моей любви позволяли мне сделать это историческое за­явление безо всякого риска для моей репутации. Однако слишком многим людям было бы слишком плохо от этих искренних слов, которые так ждет услышать каждая женщина и которые так приятно произнести мужчине. Что-то в этом мире наперекосяк...

Я обнял ее за талию, она склонила голову ко мне на плечо. Моя горячая ладонь гладила ее спину под свитером. Она коротко, прерывисто вздохнула и задержала дыхание. Сердце ее учащенно заколотилось. «Моя славная девочка», - сказал я. - Моя любовь». С тихим стоном она рухнула на мой диван, увлекая меня за собой.

Мы слушали тот самый блюз, под печальные ритмы которого я расстался с На­ташей.

Но теперь эта же музыка говорила мне совершенно о другом. В знакомых зву­ках мне чудились волны, энергично налетающие на мокрые прибрежные валуны, с шипением откатывающиеся назад, чтобы с прежней настырностью расшибаться в брызги о камни.

Зачем?

8

Будь моя воля, я бы поставил на краю Земли, с которого все начинается (где- нибудь около Вавилона), памятник веселому беспечному негру, не умеющему печалиться. Он был бы изображен поющим блюз, творящим музыку печали, от­рицающую саму себя. Да, он, с клокочущей энергией радости, пел бы о печали, в которую не очень-то и верил, - но почему-то не мог о ней не петь. Добрый ис­кренний негр.

И эта статуэтка стояла бы у меня на столе.

Пустынный рабочий стол Будды, твердо стоящий на кривоватых массивных ногах у нее в кабинете, украшал бюст идейного вождя мирового пролетариата Карла Маркса: высокое чело, серьезное лицо, обрамленное бронзовыми завитка­ми сантаклаусовой брады; то любимые студенты Будды вручили ненавистному преподавателю многозначительную фигуру, - еще тот подарочек, которым она, впрочем, не стеснялась гордиться. Чтобы подчеркнуть, что этот слиток и моно­лит - глубоко личное, выгравировали надпись: «На вечную память Л.Г. Держав­ной от студентов первой группы, никогда не посмеющих ее забыть. 07.11.1984».

У меня на столе гипотетический добрый негр (в принципе я терпеть не могу памятников; разве что негра как-нибудь приспособить под авторучки? статуэтка с функцией карандашницы - было бы изумительно), у нее - чародей и пророк Карла по пояс. Есть разница?