Calypso - В среду пошел снег

дочь его, которую, к счастью, жена так и не произвела на свет. При мысли о жене голова

Егора Васильевича и вовсе пошла кругом. На протяжении более чем двадцати пяти лет

каждую ночь, ровно в три часа семнадцать минут, просыпался он, мучимый раздирающим

душу желанием - выдернуть из-под храпящей жены подушку и сильно прижать ее к

мягкому лицу. Желание это с годами превратилось в навязчивую мысль, мысль, в свою

очередь, стала мечтой.

-Господи! - крикнул он тихонько, боясь реакции окружающих его отвратительных людей, -

Боже!

Он и не ждал ответа. В течение всей своей жизни Егор Васильевич научился ценить в

Боге молчание.

В поисках удивительного мысль его зацепилась в отчаянии за светлый образ Варьюшки,

бережно лелеемый, окутанный любовной дымкой.

- Одна ты у меня осталась! - всхлипнул он и наподдал ненавистно по скользкой листве.

-Любовь моя! Моя греза!

Вспомнились ему дивные тихие вечера в Основске, проведенные с любимой Варьюшкой.

Вспомнились и ласки под луной и тихие песни, что пела она, и полные медом губы ее, и

груди ее, упругие, тяжелые, налитые женственностью, и кожа ее, как бархат…

…С трудом он признался себе, что никакой Варьюшки в его жизни и в помине не было.

Зачем тогда жить? Неистово топтаться на месте, терзать себя несбыточным, извергая из

себя ежедневно кусочек бытия вместе с экскрементами. Время не обманешь - время на

исходе, и нет той панацеи, что может исцелить.

Громко икнув, старик бросился было под машину, но смалодушничал и отпрянул от

проезжей части. Мысль о том, что грузовик не раздавит его, но покалечит, оставит лежать

жукоподобно, с внутренностями, разбросанными по асфальту, ужасала. Отчего-то стало

заведомо стыдно и перед женой, которая обязательно тотчас же появится из ниоткуда и

распечет его за неосторожность.

Стеная, Егор Васильевич решил отложить самоубийство на завтра, а то и на выходные.

Мысль о самоубийстве придала ему, впрочем, неслыханной смелости. Обнаглев, он

шагнул к обочине и фамильярно принялся размахивать ручкой перед автомобилями, то ли

прощаясь, то ли голосуя.

Не прошло и минуты, как перед его носом затормозила видавшая виды «Волга».

Растерявшись на секунду от необходимости разговаривать с посторонним человеком, Егор

Васильевич все же собрался и, приоткрыв пассажирскую дверь, брякнул:

-Свези-ка меня домой за пятнашку!

Водителя, мужчину битого, странная эта фраза отчего-то нисколько не удивила. Кивнув, он жестом предложил старику сесть.

Егор Васильевич по-бабьи втиснулся в салон, звучно захлопнул за собой дверцу и обратил

взор на улицу. В тот же миг его посетило осознание того, что на протяжении последних

нескольких секунд он ровным счетом ни о чем не думал, а следовательно, ни о чем не

переживал.

-Вот бы так вечно! - восхитился он.- Вечно бы тормозить «Волги» и приказывать им везти

себя домой! Это и есть рай!

Машина тем временем бодро неслась по городу. Проносились мимо увитые гнилым

плющом дома и прохожие, невообразимо жирные, медлительные люди, что глядели на

свои животы. Худые, облезлые дворняги метались вдоль тротуара. Из подворотен за ними

наблюдали откормленные мокрые коты, свирепо скалящие пасти. Вот голубь пролетел,

держа в клюве крысу. Высоко в небе парили комары. Надвигалась вечность.

-Сумрачно мне! - басом заявил вдруг шофер, не отрывая взгляда от дороги.

Егор Васильевич вздрогнул, словно его ударили обухом, и повернулся к водителю.

«Какой удивительный человек!» - невольно восхитился он. Удивительным показалось ему

выражение глаз пожилого водителя - коварное, в чем-то неуловимо жестокое и в то же

время прозрачно-пустое, наполненное водами лет.

«Как бы заговорить с ним?» Сама по себе мысль о том, чтобы завести разговор с

незнакомцем, казалась абсурдной. Вот уже сколько лет, как Егор Васильевич говорил

только с женой. Немногочисленные друзья его с годами рассосались, семьями

поглощенные, на работе же он привык обходиться короткими рублеными фразами: «Хлеб

есть! Даешь муку! Печь номер пять!» В общественных местах, в основном, выражал свои

пожелания мычанием. Общество вообще не располагало к вербальности. Обезличивание

во имя благоденствия. Ментальная стерилизация во благо физиологического процветания.

-Обезличивание! - пискнул Егор Васильевич, сам удивляясь своей невиданной смелости.

-Совершенно верно! - буркнул шофер, ловко маневрируя посередине пустой совершенно