Семен Кирсанов - Собрание сочинений. Т. 2. Фантастические поэмы и сказки

А теперь мы спокойно можем
благоухать.

Так ли это все просто?..

Был такой рубль
неразменный у мальчика:
купил он четыре мячика,
гармошку для губ,
себе ружье, сестре куклу,
полдюжины звонких труб,
сунул в карман руку,
а там опять рубль.

Зашел в магазин, истратил
на карандаши и тетради,
пошел на картину в клуб,
наелся конфет (полтинник за штук;
сунул в карман руку,
а там опять рубль.

Со мной такая ж история:
я счастья набрал до губ,
мне ничего не стоило
ловить его на бегу,
брать его с плеч,
снимать с глаз,
перебирать русыми прядями,
обнимать любое множество раз,
разговаривать с ним по радио!

Была елка,
снег,
хаживали
гости.
Был пляж.
Шел дождь.
На ней был плащ,
и как мы за ней ухаживали!
Утром, часов в девять,
гордый — ее одевать! —
я не знал, что со счастьем делать
куда его девать?
И были губы — губы!
Глаза — глаза!
И вот я, мальчик глупый,
любви сказал!
— Не иди на убыль,
не кончайся, не мельчай,
будь нескончаемой
у плеча моего и ее плеча.

Плечо умерло. Губы умерли.
Похоронили глаза.
Погоревали, подумали,
вспомнили два раза.
И сорвано много дней,
с листвой, в расчет,
в итог всех трауров по ней,
а я еще…

Я выдумал кучу игр,
раскрасил дверь под дуб,
заболел для забавы гриппом,
лечил здоровый зуб.
Уже вокруг другие
и дела и лица.
Другие бы мне в дорогие,—
а та — еще длится.

Наплачешься, навспоминаешься,
набродишься, находишься
по городу вдоль и наискось,
не знаешь, где находишься!

Дома на улице Горького
переместились. Мосты
распластались над Москвой-рекой,
места, где ходила ты,
другие совсем! Их нету!
Вернись ты на землю вновь —
нашла бы не ту планету,
но ту, что была, любовь…

Ровно такая,
полностью та, не утончилась,
не окончилась! И лучше б сердцу
пустота,
покой,
устойчивость!
Нет — есть!
Всегда при мне.
Со мной.
В душе
несмытым почерком, как неотступно —
с летчиком
опасный
шар земной.

Я сижу перед коньяком
угрюм, как ворон в парке.
Полная рюмка. Календарь.
Часы и «паркер».

Срываю в январе я
листок стенной тоски,
а снизу ему время
подкладывает листки.

Часы стучат, что делать
минутам утрат?
Целый год девять
утра.

Рюмку пью коньячную,
сколько ни пью, она
кажется бесконечною —
опять полна.

Опрокинул зубами, дна
не вижу, понял я —
опять она
полная.

А «паркер», каким пишу —
чернил внутри с наперсток.
Пишу — дописать спешу,
чернил не хватает просто!

Перу б иссякнуть пора
от стольких строк отчаяния,
а всё бегут с пера
чернила нескончаемые.

Я курю, в доме дым,
не видно мебели.
Я уже по колено в пепле.
Дом стал седым.
Потолок седым затянулся.
А папироса — как была,
затянулся — опять цела.

Свет погашу — не гаснет!
Сломал часы — стучат!
Кричу: — Кончайтесь насмерть!
Уйди, табачный чад!

Закрыл глаза — мерцает
сквозь веки в жизнь дыра!
Весь год сорвал! — Конца нет
листкам календаря.

Так к мальчику рубль пригрелся
вот же он! Не кончается!
Покупок гора качается:
трубы, гармошки, рельсы.

Вещей уже больше нету,
охоты нет к вещам.
А надо — монету
в кармане таща,
думать о ней, жить для нее:
это ж рубль, это ж мое!

По сказке — мальчик юркнул
в соседний дом
и скинул куртку
с карманом и рублем.
Руки сжал,
домой побежал,
остановился, пятится:
к мальчику — рубль,
серебрян и кругл,
катится,
катится,
катится…

Добрый вечер!
Добрый век!
Время — снова стихами чудесить,
распахнуть молодые года!
Заходите сюда
ровно в десять.
Собираемся точно, — сегодня,
здесь,
у елки моей новогодней.

Тридцать первое декабря —
бал Земли и Зимы,
вечер в играх и вихрях.
Ветки — зеленый дикообраз
с множеством глаз на иглах.
Этот вечер повсюду и здесь —
снега, смеха
несметная смесь,
это — встреча Нового года,
но особого, нового рода!
На розах с лавровыми листьями —
в календарной картонке —
покоится тонкий
декабрьский
единственный листик
с еще не оконченной датой —
только час проколышется
год,
называемый
«Тысяча
девятьсот девяносто девятый».